Я увидел, как изменилась пляска импульсов на сером веществе мозга, они замигали чаще в зрительных отделах, на мгновение там появилось и потухло изображение лица, похожего на лицо Ника, но более молодое.
Если бы он знал, бедняга, как мы с ним не схожи! Впрочем, не больше, чем с остальными... Но если бы он узнал? Стал бы волноваться и переживать за меня?
- Решайтесь, док.
- Уже решил, дружище.
Он удивленно и внимательно посмотрел на меня, оглянулся, быстро сунул руку в карман и протянул мне маленький пистолет:
- Возьмите хоть это, док.
- Не нужно.
- Это нужно всем. Да, да, док, к сожалению. В таком мире мы живем. Это нужнее, чем хлеб и вода, потому что с его помощью можно отнять или защитить и хлеб, и воду. Я много думаю над этим, но выхода нет. Вы очень добрый человек, док, но вы никому не поможете без этого...
Он горько улыбнулся и добавил:
- Впрочем, и с этим не поможете. Но, может быть, хоть защитите себя или дороже продадите свою жизнь. Одним словом, берите.
Он почти насильно сунул мне в руку пистолет и, сказав: "Я подежурю здесь", остался в коридоре.
В лаборатории я достал из стенного шкафа-термостата несколько запаянных ампул с различными бактериальными культурами. Проверил их своим карманным ИСЭУ, записал показания в общее уравнение. Нет, я не удивился, увидев уже знакомое начало... Я торжествовал победу своей мысли, своей догадки. Но не рано ли? Нужно уточнить данные еще на десятках уровней. От результатов зависит так много для меня, для Михаила Дмитриевича, для Ника, для импунов - для всех людей, которые захотят узнать правду о себе и своем мире...
13
Я рассматривал пистолет и думал над словами Ника. Действительно ли вот этот блестящий металлический предмет имеет такую власть над людьми? Оружие, придуманное и созданное, чтобы отразить врагов, становится фетишем и бумерангом? Впрочем, сколько творений человеческих постигла подобная участь. Так бумеранг стал одним из символов человеческой цивилизации - ее замыслов и свершений.
Оружие, как утверждает Ник, опора власти, поэтому оно - само по себе получило особую власть над теми, кому служит. Оно - глазастое безразличное чудовище - внушает страх перед смертью, таящейся в нем. А этот страх один из важнейших рычагов эволюции, который человек научился использовать в борьбе против себе подобного.
Я повернул пистолет, и черный зрачок завораживающе глянул на меня. Возникло какое-то сложное чувство. Я проанализировал его. Смесь омерзения, осуждения, любопытства... Страха не было... Почему?
Я не мог сразу ответить на этот вопрос, и любопытство выступило на первый план. Стал анализировать дальше, вычислять, сравнивать. Где-то в дальних уголках подсознания жила уверенность, что пистолет мне не страшен. Она была настолько сильной, что я определил ее как абсолютную. Как она попала туда? Вместе с Программой? Что-то вроде модели врожденного инстинкта? Это вы заложили ее, учитель?
Ясно вижу, как ваши губы брезгливо поджимаются при виде пистолета. Вам-то пришлось бы его опасаться. Он может оборвать вашу жизнь. Но, зная вас, не могу представить себе, чтобы этот черный зрачок заставил вас поступить так, как угодно тому, кто его направляет. В любой ситуации вы Поступили бы так, будто его и вовсе нет, - обычная застенчивая улыбка блуждала бы по вашему лицу, неспешны и слегка неуклюжи были бы движения. Разве что разок-другой недоуменно пожали бы плечами... Может быть, страх смерти для того и существует, чтобы, перешагивая через него, разумные существа научились добывать наибольшую свободу из всех мыслимых...
Я передернул ствол, послал патрон из магазина в патронник. Вытянул левую руку и прицелился в нее. Указательный палец правой руки лег на спусковой крючок и плавно нажал.
Грянул выстрел - и в дверь затарабанил Ник.
Я открыл ему.
- Вы живы, док?
- Мертвый не открыл бы вам.
Он отпрянул:
- У вас в глазах отчаянье, док. Господи, такое страшное отчаянье. Что случилось?
- Ничего особенного, дружище. Проводил опыт.
- В кого вы стреляли?
Он заметил разбитый экран осциллографа, перевел дух. Бедняга, он так испугался за меня. Я почувствовал доброе щемящее чувство к этому человеку, вынужденному против воли творить зло.
- Забыли поставить на предохранитель? Запомните, док, с оружием шутки плохи.
- Плохи, - подтвердил я и ласково положил руку ему на плечо, давая порцию дополнительной энергии. - Но за меня можете не беспокоиться...
Он внимательно посмотрел мне в глаза. Захотелось рассказать ему о своем открытии. Но этого делать не следовало. Все, что я мог позволить себе, это добавить к сказанному:
- ...во всяком случае, в этом отношении.
Он смотрел на меня непонимающим взглядом.
14
- В конце концов. Дорогуша, прежде всего - наука. Надеюсь, и вы разделяете эту очевидную истину нашего века, - цедя, смакуя каждое слово, проговорил Суслик, и его глаза-буравчики утратили острый блеск, посветлели, стали мягкими и задумчивыми.
Жаль было разбивать его иллюзии. Но промолчать я не мог. А вдруг он чего-то не понимает и мне удастся рассеять его заблуждение?
- Это не истина, а только утверждение, - сказал я, Стараясь, чтобы мой голос звучал как можно мягче.
- Не истина? - воскликнул он. - Но что же выше науки, что является, по-вашему, большей ценностью?
- Многое. Например, жизнь людей... - сказал я твердо, ибо эти слова Михаила Дмитриевича уже неоднократно проверил на личном опыте. Я даже помнил, как учитель это сказал, соглашаясь с отменой своих опытов из-за опасности загрязнения озера.
А ведь передо мной сейчас тоже ученый. Но насколько же разительна разница...
- Я с радостью пожертвую своей, если только понадобится, - быстро проговорил Суслик.
- Верю вам. Но вы не имеете права жертвовать жизнью других.
- Без достижений науки их было бы гораздо меньше, а существование их оказалось бы гораздо хуже. Голод и болезни...
- Верно, - сказал я. - Для этого и существует наука...
- Расскажу вам о себе - может быть, вы поймете, - раздраженно проговорил он. - Родился в семье мелкого чиновника. Жили в бедности, перебивались кое-как. Другим, таким же как мы, иногда везло: продвигались по службе, получали наследство... Но и тогда, пожалуй, никто из них не смог бы внятно ответить на вопрос: зачем он живет? Чтобы наплодить себе подобных унылых жителей планеты, которые тоже не смогут ответить на этот вопрос? До какого-то класса я рос, как все мои сверстники: дрался, дружил, боялся учителей. Иногда спрашивал себя: зачем вся эта жизнь и как долго будет она продолжаться? Однажды у нас появился новый учитель. А надо вам сказать, что у меня были кое-какие способности к точным наукам, выделявшие меня из середнячков...