Орви несколько часов простояла одна на берегу, дрожа от свежего утреннего ветра. От обиды у нее перехватывало горло, и она чуть было не отправилась пешком в город. Почему она все-таки тогда не сделала этого?
Она давно уже привыкла к послушанию.
Будучи уже какое-то время замужем, Орви поняла, что она просто-напросто перешла из-под опеки Лулль под опеку Маркуса, не проявив сколько-нибудь значительного интереса к перемене в своей жизни. Иначе на нее не свалилось бы столько неожиданностей!
Незадолго до свадьбы Лулль рассказала Орви о Сулли. Вероятно, она сделала это по просьбе Маркуса. Орви устроила дома небольшую сцену, но Лулль не остановила ее и не напомнила о существовании соседей — пусть ребенок покричит, после непогоды снова проглянет солнышко. Лулль спокойно выслушала угрозы Орви и, как бы соглашаясь, кивнула, когда девушка объявила, что ни за что не наденет белого платья и не пойдет в загс.
На следующий вечер снова повторилась старая песенка. Мачехе пришлось напомнить девушке, что гостям уже разосланы приглашения. Орви лишь стонала, сжав зубы. «Подумать только, какой позор, если свадьба не состоится, — уговаривала ее Лулль. — К тому же мужчина, который женится второй раз, значительно лучше». У Лулль имелось про запас множество примеров, которые должны были убедить Орви, что вторично женящийся зрелый мужчина — просто клад.
Рассказывая свои истории, Лулль вошла в азарт. Слова ее текли безостановочно, губы пересохли. Время от времени она прихлебывала кофе. Орви видела на ободке чашки красный след от губной помады, и к ее горлу подступала тошнота. Наконец житейский опыт, позаимствованный из чужих уст, был исчерпан, и Лулль перешла к собственному. Орви выслушала, как хорошо Лулль ладит с отцом и что разница в возрасте ровным счетом ничего не значит. У Орви от обиды перехватило дыхание — как смеет Лулль сравнивать их, стариков, с ней.
Пылкие чувства и непреходящий праздник изо дня в день и из года в год — вот что должно было сопутствовать браку Орви. Они с Маркусом поедут по широкой дороге, окаймленной с двух сторон сочной зеленью, загорелые руки мужа будут держать руль, на запястье — часы с золотым браслетом. С лица Маркуса не сходит довольная улыбка волевого человека.
Таким представляла Орви свое будущее, а раз тут какая-то Сулли встает на ее пути, так пусть лучше уж все пойдет прахом.
Оскорбленная до глубины души, Орви выпалила мачехе все, что она думала о вялом и скучном браке таких пожилых женщин, как Лулль. Мачеха надулась, однако взяла себя в руки, прежде чем выдать Орви:
— А с чего ты взяла, что вообще заслужила пылкие чувства и непреходящий праздник?
Орви была потрясена. Та самая Лулль, которая то и дело без спроса лезла ей в душу, посмела теперь упрекнуть Орви в легковерности, покорности и отсутствии характера! У Орви возникло злое подозрение: не стремится ли Лулль во что бы то ни стало увидеть ее такой же, какой она стала сама? Возможно, Лулль догадывалась, что ее собственная жизнь не удалась, кто знает, обстоятельства ли вынудили ее пойти на уступки или она просто плелась на поводу своего равнодушия, но, ожесточившись, она не выносила, чтобы кто-то другой презирал серые будни.
Лулль на зависть владела собой, вскоре она улыбнулась, ласково посмотрела на Орви и вернулась к прежнему разговору.
Она повторила, что гости уже приглашены. Орви показалось, что под потолком их квартиры висит извивающийся клубок предрассудков. Последующая жизнь убедила Орви, что эти предрассудки расползаются повсюду, и смиренные поклонники венчают их золотыми коронами. Орви с малых лет привыкла прислушиваться к общему мнению и потому наконец уступила уговорам Лулль.
Выйдя замуж за Маркуса, Орви думала, что Сулли живет где-то очень далеко и что эта женщина не имеет больше ничего общего с ее мужем.
В одно из идиллических воскресений, когда молодая супруга лежала на кушетке с книгой в руках, прикрыв колени розовым халатом, раздался легкий стук.
Двери между комнатой и кухней не было. Когда Орви переехала сюда, дверной проем закрыли занавеской, так молодая чета отделилась от проживающей на кухне Паулы. Орви не отреагировала на стук, с первого же дня она пыталась внушить себе, что жизнь по ту сторону занавески ее не касается. Итак, она поправила подушку и украдкой взглянула на Маркуса, который, сидя за столом, читал газету — чего еще надо человеку в такое мирное воскресенье!
С кухни послышались детские голоса.
Какой-то мальчишка рассказывал о мяче, который угодил под машину и лопнул, девочка сообщила, что потеряла перчатку. Паула журила их, долго и поучительно твердила, что на улице не играют и что с перчатками надо обращаться бережно. Маленькая девочка захныкала, Паула принялась утешать ее и пообещала связать новые перчатки.