Никакой особой разницы между ними не было — шашки лежали под кроватью Паулы, Орви лежала на кровати рядом с Маркусом.
Мрачные мысли одолевали ее, и она подумала, что дальше так продолжаться не может.
Друзей и знакомых у Орви и Маркуса почти не было. Связи с одноклассниками распались. К тому же она теперь стеснялась приглашать кого-либо в гости. Она ясно представляла себе, как покраснеет, впуская гостей в дом. Корзинка с картофелем непременно подвернется под ноги, человек с непривычки споткнется и, чего доброго, еще растянется. Кроме того, Орви казалось, что среди ее сверстников они с Маркусом выглядят людьми старомодными, не способными идти в ногу с другими. Вокруг без конца шли разговоры о том, как тот или иной умудрился устроить себе квартиру, как он ее обставлял и какие придумывал новшества. Кому не везло с квартирой, тот обзаводился дачей. Люди усердно занимались устройством своей жизни — в отсталой провинциальной среде все стремились мгновенно достигнуть бытового благополучия цивилизованного мира. Никто не мирился с теснотой и примитивными условиями, люди из кожи вон лезли, чтобы преуспеть. Но поскольку у Орви с Маркусом никаких планов и намерений на этот счет не было, они не знали бы, о чем и говорить с этими людьми. Орви не хотелось становиться мишенью для сострадательных взглядов. А что отвечать, если кто-нибудь поинтересуется: когда это, мол, вы наконец думаете выбраться отсюда?
День ото дня Орви все больше впадала в уныние. Она тосковала по собственному дому, мечтала о ребенке, жаждала общества приятных людей, потребность в общении становилась временами мучительной.
Когда Орви порой нерешительно заводила разговор о том, что неплохо бы завести с кем-нибудь более близкое знакомство, Маркус с готовностью кивал. Кинув фразу, что и он не медведь в берлоге, он тут же забывал о своем обещании. Маркус удовлетворял свою потребность в общении просто и без особых хлопот. Иногда он приходил домой под хмельком, добродушно хлопал по спине понуро сидящую за столом Орви и объяснял, что ходил с мужчинами пропустить по маленькой. В этих случаях он становился словоохотливым и рассказывал Орви всякие новости. Как раз в ту пору ходили анекдоты про льва и зайца. Кроме того, Маркус не забывал похвастаться, что его ждет большая премия и что к праздникам ему вручат почетную грамоту.
Но выпивал Маркус все же чрезвычайно редко. Свои крыши он сколачивал большей частью один и поэтому почти не встречался с товарищами по работе. Привыкнув, подобно ремесленнику былых времен, корпеть в одиночку, он не любил брать кого-то в долю. «Начнут баклуши бить, а ты отдувайся, — думал Маркус. — Всегда у них найдется повод отложить в сторону рабочий инструмент. То им захочется пить, то понадобится в уборную, потом отправятся в магазин или вздумают покурить где-нибудь в подветренном месте». Маркус не любил бездельничать: делать, так делать — таков был его основной принцип. К тому же он не враг собственного кармана, любил добавить Маркус.
Как-то в дождливый день у Маркуса произошла крупная неприятность. Оставив верхнюю одежду на чердаке дома, он, как всегда, полез на крышу. В конце рабочего дня, когда, переодеваясь, он пошарил по карманам, оказалось, что кто-то украл у него деньги и документы.
В тот вечер в доме царила крайне нервная обстановка.
Паула, прислонившись к косяку двери, рассказывала одну за другой истории о кражах. Где-то неподалеку якобы обчистили подвал, унесли старый матрац, несколько банок с вареньем и санки. Совсем недавно вломились в квартиру знакомого ее приятельницы — и откуда только вор мог знать, что хозяева держат деньги в бельевом шкафу под полотенцами? О кражах скамеек с кладбищ Паула знала целую серию случаев. Бог с ними, со скамейками, но эти подонки не стесняются воровать и цветы с могил. Теперь те, кто поумнее, выдумали новый способ сохранять цветы на кладбище — их мнут и опрыскивают чернилами из авторучки.
Историям Паулы не было конца.
У Орви звенело в ушах. Стащили ковер, унесли белье с веревки, укатили колеса от машины, сняли с петель открытое окно, оторвали дверь. Орви, которую уже воротило от этих рассказов, казалось, что вот-вот появится рука в черной перчатке. Схватит Паулу за шкирку и запихает в большущий мешок.
Паула считала, что вдобавок к крючку и замку следовало бы повесить на их дверь еще и цепочку. Ходят тут всякие, говорят, что из домоуправления, а откроешь — ворвутся, стукнут по голове и унесут все до последней тряпки. Когда-то на хуторе днем и ночью двери стояли настежь и никто ничего не трогал, теперь времена другие, да и люди испортились.