Орви подняла воротник. Холодный ветер проникал за пазуху. Снова спрятав пальцы в рукава, Орви вдруг поняла, что упивается страданием Маркуса.
«Какая я мелочная», — с удивлением подумала Орви. Осознав внезапно, что она плохой человек, Орви с ужасом подумала: вдруг она сама не меньше Маркуса во всем виновата.
Маркус никогда не упивался страданиями Орви. Возможно, он просто не в силах был понять ее душевных терзаний и поступал так, как велела ему совесть, доверяя своему жизненному опыту взрослого мужчины и главы семьи. Разве и Орви не слышала бессчетное количество раз от многих, что слово мужчины должно торжествовать, что бремя принятия решений должно ложиться на мужчин как на более умных? Разве сама Орви своей уступчивостью не поддерживала в Маркусе самоуверенность? Несправедливо так жестоко судить его теперь. Достаточно того, что, подчиняясь приказу Орви, он принялся толкать машину к краю откоса. Больно смотреть, как он то и дело останавливается и ждет. Но Орви непоколебима. Она смеется и плачет про себя, но в глазах ее нет слез и губы ее неподвижны. Станет ли ей легче жить, если на этот раз ее слово восторжествует? Обязательно ли должен союз людей зиждиться на том, что один повелевает, а другой подчиняется? Разве совместная жизнь должна быть тюрьмой? Разве одиночество равноценно свободе?
Орви охватила дрожь.
Термос упал на землю. Орви не торопилась поднять его. Если вокруг так пронизывающе холодно, едва ли эта капелька консервированного тепла поможет изменить климат.
Сейчас машина скатится под откос. Еще несколько дюймов — и сила тяготения неумолимо сделает свое дело. Не каждому дано увидеть столь великолепное падение. Можно ли таким путем уничтожить все плохое, что было в прошлом? Часто людям становится не под силу терпеть неуловимые проявления своих настроений, и они стараются отождествить внутреннюю дисгармонию с какой-нибудь вещью.
В действительности же автомобиль ни в чем не виноват. Во всем, определяющем ход жизни человека, сам человек в большей или меньшей мере всегда принимает участие. По отношению же к тому, кто полагает остаться сторонним наблюдателем, недействительно старое, мудрое изречение: каждый человек — сам кузнец своего счастья. Для тех, кто сложа руки ожидает прихода лучших времен, эти лучшие времена так никогда и не настанут. Орви даже оторопела, сообразив вдруг, что она до сих пор позволяла дню за днем безучастно проплывать мимо так, словно она и не была рождена на свет с двумя крепкими руками и с ясной головой на плечах. И когда это ее угораздило так растерять самоуверенность и волю к действию?
Неужели уже поздно что-либо изменить?
Маркус повернулся к Орви. Ни один из них не различал глаз другого.
— Подожди, — тихо сказала Орви. Она не знала, доносится ли ее голос сквозь шум ветра до Маркуса.
В лицо била изморось.
Колеблясь, Орви сделала несколько шагов по направлению к Маркусу. Закоченевшие ноги не слушались ее.
— Подожди, — повторила Орви.
Маркус, казалось, шатался. Он медленно склонялся к закрылку машины.
На сырой земле Орви заметила извилистые следы колес. Неужели красный БМВ действительно сопротивлялся?
— Все-таки крыша над головой, — останавливаясь за спиной Маркуса, сказала Орви. — В нашем климате нельзя без крыши, — добавила она. — Пусть даже ржавой. Ведь мы не знаем, кого эта ржавчина разъедает больше — машины или людей.
От звука собственного голоса Орви стало легче. Она представила себе, как стоящая на краю откоса машина благодарно вздыхает и в этот дождливый и ветреный час сбрасывает с себя пласты ржавой коросты. Из-под нее выступает светлая и нетронутая поверхность.
Если сбросить с себя коросту обид, унижений и ожесточенности — не выглянет ли из-под нее чистая и нетронутая душа?