— Шеф, я торчу, — радостно хихикнул Джеф, — там у них трудовая дисциплина! — Передав мне тяжелую камеру, он разминал затекшие руки.
После десяти стали приходить те, кого, очевидно, не касалась трудовая дисциплина. Мужчина средних лет, женщина, молодой человек в очках и молодой человек без очков — никто из них не спешил, все имели вальяжный вид, у мужчины в руке был старомодный портфель, а у молодого человека в очках — несколько книг под мышкой.
— Похожи на научных работников. Высоколобые, — недружелюбно процедил Джеф. — Что же они там делают? Наркоту синтезируют?
Ровно в одиннадцать явилась та, ради которой мы нюхали кошачье дерьмо на этом чердаке, — рослая блондинка лет тридцати, загорелая, мускулистая, в джинсах и белой майке, сквозь которую отчетливо виднелись крупные темные соски.
— Ну и кобыла! — восторженно заржал Джеф, снимая кадр за кадром и еле успевая заводить затвор.
Как мы выяснили позднее, ему удалось сделать шесть снимков.
— А с этой ты бы справился? — поинтересовался я.
— Хер ее знает… наверное. — Мой вопрос он явно всерьез не воспринял.
— Вот, вот. Когда речь о таких коблах, заранее ничего не скажешь. А сейчас появились такие волчицы, что Боже упаси. На этом можно круто наколоться. Просёк?
— Не волнуйся, гражданин начальник, запомнил. Держу в уме.
Да уж, конечно… хрен ты запомнил… дай только Бог, чтобы вовремя вспомнил.
— Ладно, пошли, — я слез на пол с трубы отопительной системы, на которой мы сидели, — пошли, не копайся. Ее фейс нужен в темпе.
— Одну секунду, шеф. — Он еще несколько раз щелкнул затвором.
— Что ты еще там высмотрел? — спросил я уже на улице.
— Тормознул «Жигуленок». Вылезли два мужика, у обоих рожи свинячьи. Один укатил обратно, а другой — в нашу контору.
Как только у меня в руках оказалась еще мокрая фотография Кобылы — с подачи Джефа мы ее так и окрестили, — я дернул на Садовую, к шелестящей старушке. Уж под этот портрет ей придется прошелестеть что-нибудь внятное.
Джеф отправился снова на Боровую, с заданием сесть на хвост Кобыле, в контакт не вступать и вести ее, пока где-нибудь не осядет. При первой возможности позвонить мне на службу.
Я шел к старушке с твердой решимостью дожать ее до конца. Как только она провалилась в глубину своего кресла, я сунул ей под нос фотографию Кобылы:
— Вам знакомо это лицо?
— Да, знакомо. Но я не знаю, кто это такая. — Она брезгливо отстранила фотографию.
— Где вы ее видели?
— Здесь.
— Когда?
— Дней семь или восемь назад, точнее не помню.
— И она больше не появлялась?
— Нет, но потом еще звонила по телефону. У нее противный хриплый голос.
— Вы ее, похоже, не любите. Почему?
— А вот это уже мое личное дело.
— Скажите, Анна Сергеевна, вы действительно хотите, чтобы ваша сестра нашлась?
— Вы меня оскорбляете. Конечно хочу.
— В таком случае вы должны отвечать на все мои вопросы, даже о том, что вам кажется вашим личным делом.
— Хорошо.
— Так за что же вы ее не любите?
— Это было так отвратительно, что меня до сих пор трясет. Она позвонила Полине, и та согласилась ее принять. Они познакомились на научном симпозиуме, эта гадкая женщина, видите ли, аспирантка. Полина сама открыла ей дверь и впустила к себе. Сначала у них было тихо, а потом стали слышны возгласы, и достаточно громко. Полина никогда не повышала голоса, у нас в семье это не принято. Мне даже показалось, что она зовет на помощь. Когда я вошла, Полина сидела на диване, ее юбка была разорвана, и она громко и очень неестественно смеялась. А эта паршивка рядом стояла на коленях и пыталась стянуть с Полины трусики. Увидев меня, она вскочила, произнесла вслух жуткое бранное слово и выбежала. По пути она грубо меня оттолкнула и наружной дверью хлопнула так, что все затряслось. Я долго не могла успокоиться, а Полина говорила, что на нее сердиться не надо, у нее, видите ли, специальный такой набор хромосом. А я думаю, она просто развратная мерзавка, мало ли у кого какие хромосомы.
— Совершенно с вами согласен. Тем, кто дает волю своим хромосомам, место за решеткой. Скажите, ваша сестра в телефонных разговорах не называла ее по имени?
— Что вы, я не слушаю чужих разговоров. У нас в доме это не принято.