Мы оба за этот вечер порядком поизрасходовались, и природа брала свое: я впал в дремотное состояние. Сколько оно длилось, не знаю, но проснулся я от странных хлюпающих звуков.
Разлепив с трудом веки, я увидел перед собой, совсем близко, залитое слезами лицо Полины. Приподнявшись на локте, она разглядывала меня и громко всхлипывала, дергая плечами, отчего ее роскошные груди смешно и нелепо вздрагивали.
— Ты из-за чего? Из-за этого? — Я ткнул пальцем в следы зубов на моем плече.
— Из-за всего. И из-за этого тоже.
— Что значит «из-за всего»?
— Из-за того, что я подопытное животное! Из-за того, что теряю человеческий облик! Из-за того, что не знаю, кто я такая! Когда это произошло в первый раз, я чуть с ума не сошла, — она как будто начала успокаиваться, — Виктор тогда донора нанял за деньги…
— Извини, а кто такой Виктор?
— Неужели он тебе не представился? Виктор Федорович Кротов, глава нашего института.
Я хотел спросить, почему она называет его так по-свойски, но ее всхлипывания снова усилились, и я решил дать ей самой выговориться.
— Он тогда считал, что главное абсолютное здоровье донора, и нанял простого крепкого парня. Тот оказался матросом. Я нашла его после сеанса, примерно как сегодня тебя, на его собственном буксире, он пил водку с приятелем. Я соблазнила обоих, они были пьяны и надолго их не хватило, они почти сразу заснули. Когда я поднялась по трапу наверх, на меня с площадной руганью набросился вахтенный. Я его изнасиловала прямо на палубе. И еще по пути домой, в сквере, попался какой-то подвыпивший идиот… А ведь я была дама от науки, непривлекательная, синий чулок по сути, и обычного-то сексуального опыта почти не было. И вдруг на меня свалилось такое… Чтобы не доставлять сестре лишних неприятностей, я пошла не домой, а в лабораторию и совершила самоубийство.
— То есть как самоубийство?
— Обыкновенно. Повесилась. Провисела в петле больше часа, потом меня нашел Виктор. Он решил провести повторный сеанс, чтобы меня оживить, и нашел нового донора. Но пока он готовил аппаратуру, я как ни в чем не бывало уселась на койке и принялась ругаться словами, которым выучилась на буксире. Оказалось, после сеанса рекомбинации я некоторое время практически неуязвима. Разве что в голову выстрелить, все остальное регенерирует.
— Получается, ты вроде как бессмертна? — Я не сумел скрыть усмешки, и ее взгляд на мгновение стал колючим.
— Считай так… если, вовремя проводить сеансы… А после я еще дважды подвергалась этой процедуре, и каждый раз Виктор подбирал доноров, имевших билеты на самолет непосредственно после сеанса. Я насиловала случайных людей, но моя похоть иссякала сравнительно быстро… Если бы ты знал, как меня тошнит от всего этого… Виктор считал, что главное — не допустить встречи с донором. А сейчас он допустил это, и я не знаю, что он задумал. Он ничего не делает зря.
— У него не было выбора. Ты нуждалась в немедленной помощи, и искать подходящего донора было некогда.
— Ты не знаешь его. Он находит выход из любых ситуаций, и ради своих исследований готов на все. Это страшный человек. Если бы он считал твою встречу со мной нецелесообразной, он бы просто убил тебя.
— Э… постой-ка… — меня вдруг осенило, — именно это он и попытался сделать. Только сорвалось.
— Не знаю, не знаю… обычно у него ничего не срывается.
— Послушай, — мое любопытство проснулось вновь, — почему ты своего шефа так запросто называешь по имени?
— Потому что он мой муж.
— Что?! Сколько же ему лет?
— По календарю девяносто с лишним. Биологически — несколько меньше.
— А сколько тебе… по календарю?
— Восемьдесят два.
8. КРОКОДИЛ
Когда дело идет о бессмертии души, мыслящие люди становятся недоверчивыми, требуют строгих доказательств; почему же, когда дело коснется смерти, философы впадают в ребяческое суеверие и легковерие и тем суживают область деятельности?
Тут уж я разозлился как следует, даже сам удивился: подумаешь, врет чувиха — и пускай себе врет, ее главное дело — трахаться. Но сейчас она врала как-то слишком обидно.
— Вот этого, знаешь ли, не надо, такую лапшу мне на уши вешать. Придумай что-нибудь пооригинальнее.
— Я ведь тебе уже говорила, что вообще никогда не вру. Не умею и не считаю нужным.
Эту фразу она вылепила ровным учительским тоном, а я не люблю, чтобы телка, да еще в постели, так разговаривала, и тогда уж мне наплевать на все ее сиськи и письки. Я хотел сказать ей об этом, но забыл, что она, ко всему, еще и сечет мои мысли.