В итоге Чудику вкололи глюкозу, затем уложили. А нам двоим в причудливом освещении белой ночи снова пришлось наблюдать последовательность медленных движений покойника, оживающего, чтобы переместиться из лежачего положения в позу «лотоса», кем-то или чем-то заданную ему в качестве конечной цели.
На следующий день мы трижды заметили остановку дыхания и пульса у Чудика, в последнем из трех случаев — почти на час, но уже не пытались привлекать к этим фактам чье-либо внимание.
— Вообще-то в таких явлениях ничего сверхъестественного нет, — втолковывал мне Философ, пытаясь прощупать пульс Чудика, — когда человек достигает полной власти над собой, а значит, и над всем миром, он свободен и может покидать свою телесную оболочку на любой срок. Он совершает восхождение в высшие сферы, но при этом его земная жизнь подвергается строгому анализу, и он вынужден возвращаться, чтобы оплатить все свои долги в физическом мире. После этого он волен уйти навсегда. Так покинул наш мир великий Рамакришна… и многие другие.
— По-твоему, выходит, с ним все в порядке?
— В том-то и дело, что нет. В нем нет освобождения, нет просветления, это же сразу видно. По-моему, его в это состояние привели, искусственно, может быть насильно. Такая же разница, как между монахом, который долго постился, и человеком, которому просто не давали еды. Понимаешь?
— Боюсь, все-таки это твоя фантазия. Может, он от какой-нибудь йоги и двинулся. Было бы у него все как у людей, не попал бы в психушку.
Философ на этот раз не обиделся и начал расхаживать из угла в угол, бормоча:
— Посмотрим… посмотрим…
Мне казалось, к этому времени он уже перестал воспринимать Чудика как живого человека, нуждающегося в помощи и сочувствии. Тот стал для него неким абстрактным объектом, подлежащим изучению; он подолгу простаивал у его койки, вглядываясь в непонятную застывшую улыбку.
Вскоре Философ продемонстрировал способность не только к отвлеченному, но и ко вполне конкретному мышлению.
— Как ты думаешь, Сыщик, — спросил он нарочито безразличным тоном, — зачем он побрил голову перед тем, как отправиться в психушку?
— Ну как же… эти все, в желтых халатах… они всегда бритые.
— Вот, вот, на это и рассчитано… стереотип восприятия, — мрачно процёдил Философ. — Пожалуйста, посмотри внимательнее: цвет кожи на голове бледный до белизны, сравни его с шеей, с лицом. Этот человек не ходил бритым, у него были волосы.
— Может быть, в приемном покое? — неуверенно предположил я.
— Такой процедуры не существует, — перейдя окончательно на академический тон, он расхаживал передо мной взад-вперед, — если старшей медсестре вздумается, остричь наголо могут, но бритье головы совершенно исключено.
Он выдержал долгую паузу. Почувствовав себя студентом, я предпочел отмолчаться.
— А теперь подойди поближе, — он протянул руку к голове Чудика, и мне показалось, сейчас он начнет ее вертеть, как наглядное пособие, — откуда у него это, по-твоему?
Я не сразу разглядел, что именно он хочет мне показать. На светлой коже чуть заметно выделялись сероватые круглые пятнышки диаметром около трех миллиметров. Они располагались неравномерно, кое-где редко, а кое-где компактными группами, но в целом приблизительно обозначали рисунок коры полушарий.
— Электроды? — брякнул я наугад.
Он утвердительно кивнул.
— Энцефалограмма?
— Видимо, нечто в этом роде. Но учти, для записи обычной энцефалограммы берут не более двух десятков точек, а здесь — сотни. Весьма усложненный вариант. А может быть, что-то другое, какое-нибудь зондирование мозга. Остается только гадать. И еще: процедура была достаточно длительной, иначе не остались бы такие четкие отпечатки. Думаю, не менее нескольких часов. Врачи-криминалисты скажут тебе точнее.
— Врачи-криминалисты! — не выдержал Крокодил. — Они тебя с этим знаешь куда пошлют? Оставь ты его в покое.
Чудик прожил, точнее, числился в больнице живым еще трое суток, а затем удалился в высшие миры и больше не пожелал вернуться в телесную оболочку.
Смерть Чудика пришлась на «впускной» день, пятницу, и для Философа было бы значительно лучше, случись это хотя бы на сутки раньше.
В дни посещений, «впускные» дни, загадочность личности Философа усиливалась. Дело в том, что у него не было никаких родственников, и говорил он об этом таким тоном, будто их вообще никогда не было. Напрашивалась гипотеза, что он появился на свет не как все люди, а вылупился из яйца, занесенного космическими ветрами из чужих галактик. И тем не менее в каждый впускной день к Философу приходили посетители. Люди разных возрастов, чаще мужчины, но иногда и женщины, как мне казалось, все так или иначе имевшие отношение к научной работе. Он редко принимал гостей в палате, предпочитая выгуливать их на больничном дворе. Они расхаживали, рассуждали, довольно часто спорили, а порой фамильярно усаживались на спину Крокодила, курили и рисовали что-то в блокнотах или на случайных листках. После таких посещений день-другой мы курили хорошие сигареты.