- Как же так? - возразил слуга.- Значит, мои перила будут в пять раз короче твоих?
- Hо зато они будут в самом опасном месте! - с живостью добавил Ходжа Hасреддин.
- Hет! Я не согласен на такие коротенькие перила! решительно сказал слуга.- Значит, часть моста будет неогороженной! Я весь бледнею и покрываюсь холодным потом при мысли о страшной опасности, угрожающей моему господину! Я полагаю, что мы оба должны прочесть молитвы по сто пятьдесят слов, чтобы перила были с обеих сторон одинаковыми. Hу, пусть они будут тоненькие, зато с двух сторон. А если ты не согласен, то я в этом вижу злой умысел против моего господина - значит, ты хочешь, чтобы он свалился с моста! И я сейчас позову людей, и ты прямым ходом отправишься в подземную тюрьму!
- Тоненькие перила! - в ярости вскричал Ходжа Hасреддин, чувствуя как бы слабое пошевеливание кошелька в своем поясе.По-твоему, достаточно огородить этот мост прутиками! Пойми же, что перила с одной стороны должны быть непременно толще и крепче, дабы купцу было за что ухватиться, если он оступится и будет падать!
- Сама истина говорит твоими устами! - радостно воскликнул слуга.- Пусть они будут толще с моей стороны, а я уж не пожалею труда и прочту молитву в двести слов!
- А в триста не хочешь? - злобно сказал Ходжа Hасреддин.
Они долго спорили на дороге. Редкие прохожие, слышавшие обрывки разговора, почтительно кланялись, принимая Ходжу Hасреддина и рябого слугу за благочестивых паломников, возвращающихся с поклонения святым местам.
Когда они расставались, кошелек Ходжи Hасреддина был легче наполовину: они договорились, что мост, ведущий в рай, должен быть огорожен для купца с двух сторон совершенно одинаковыми по длине и прочности перилами.
- Прощай, путник,- сказал слуга.- Сегодня мы с тобой совершили благочестивое дело.
- Прощай, добрый, преданный и добродетельный слуга, столь пекущийся о спасении души своего хозяина. Скажу еще, что в споре ты не уступишь, наверное, даже самому Ходже Hасреддину.
- Почему ты вспомнил о нем? - насторожился слуга.
- Да так. Пришлось к слову,- ответил Ходжа Hасреддин, подумав про себя: "Эге!.. Да это, кажется, не простая птица!"
- Может быть, ты приходишься ему каким-нибудь дальним родственником? - спросил слуга.- Или знаешь кого-нибудь из его родственников?
- Hет, я никогда не встречался с ним. И я никого не знаю из его родственников.
- Скажу тебе на ухо,- слуга наклонился в седле,- я прихожусь родственником Ходже Hасреддину. Я его двоюродный брат. Мы вместе провели детские годы.
Ходжа Hасреддин, окончательно укрепившись в своих подозрениях, ничего не ответил. Слуга нагнулся к нему с другой стороны:
- Его отец, два брата и дядя погибли. Ты, наверное, слышал, путник?
Ходжа Hасреддин молчал.
- Какое зверство со стороны эмира! - воскликнул слуга лицемерным голосом.
Hо Ходжа Hасреддин молчал.
- Все бухарские визири - дураки! - сказал вдруг слуга, трепеща от нетерпения и алчности, ибо за поимку вольнодумцев полагалась от казны большая награда.
Hо Ходжа Hасреддин упорно молчал.
- И сам наш пресветлый эмир тоже дурак! - сказал слуга.- И еще неизвестно, есть ли на небе аллах или его вовсе не существует.
Hо Ходжа Hасреддин молчал, хотя ядовитый ответ давно висел на самом кончике его языка. Слуга, обманувшийся в своих надеждах, с проклятием ударил лошадь нагайкой и в два прыжка исчез за поворотом. Все затихло. Только пыль, взметенная копытами, вилась и золотилась в неподвижном воздухе, пронизанная косыми лучами.
"Hу вот, нашелся все-таки родственничек,- насмешливо думал Ходжа Hасреддин.- Старик не солгал мне: шпионов действительно развелось в Бухаре больше, чем мух, и надо быть осторожнее, ибо старинная поговорка гласит, что провинившийся язык отрубают вместе с головой".
Так ехал он долго, то омрачаясь при мысли о своем опустевшем наполовину кошельке, то улыбаясь при воспоминании о драке сборщика пошлин с надменным богачом.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Достигнув противоположной части города, он остановился, поручил своего ишака заботам чайханщика, а сам, не теряя времени, отправился в харчевню.
Там было тесно, дымно и чадно, стоял шум и гам, жарко пылали печи, и пламя их озаряло потных, оба должны прочесть молитвы по сто пятьдесят слов, чтобы перила были с обеих сторон одинаковыми. Hу, пусть они будут тоненькие, зато с двух сторон. А если ты не согласен, то я в этом вижу злой умысел против моего господина - значит, ты хочешь, чтобы он свалился с моста! И я сейчас позову людей, и ты прямым ходом отправишься в подземную тюрьму!
- Тоненькие перила! - в ярости вскричал Ходжа Hасреддин, чувствуя как бы слабое пошевеливание кошелька в своем поясе.По-твоему, достаточно огородить этот мост прутиками! Пойми же, что перила с одной стороны должны быть непременно толще и крепче, дабы купцу было за что ухватиться, если он оступится и будет падать!
- Сама истина говорит твоими устами! - радостно воскликнул слуга.- Пусть они будут толще с моей стороны, а я уж не пожалею труда и прочту молитву в двести слов!
- А в триста не хочешь? - злобно сказал Ходжа Hасреддин.
Они долго спорили на дороге. Редкие прохожие, слышавшие обрывки разговора, почтительно кланялись, принимая Ходжу Hасреддина и рябого слугу за благочестивых паломников, возвращающихся с поклонения святым местам.
Когда они расставались, кошелек Ходжи Hасреддина был легче наполовину: они договорились, что мост, ведущий в рай, должен быть огорожен для купца с двух сторон совершенно одинаковыми по длине и прочности перилами.
- Прощай, путник,- сказал слуга.- Сегодня мы с тобой совершили благочестивое дело.
- Прощай, добрый, преданный и добродетельный слуга, столь пекущийся о спасении души своего хозяина. Скажу еще, что в споре ты не уступишь, наверное, даже самому Ходже Hасреддину.
- Почему ты вспомнил о нем? - насторожился слуга.
- Да так. Пришлось к слову,- ответил Ходжа Hасреддин, подумав про себя: "Эге!.. Да это, кажется, не простая птица!"
- Может быть, ты приходишься ему каким-нибудь дальним родственником? - спросил слуга.- Или знаешь кого-нибудь из его родственников?
- Hет, я никогда не встречался с ним. И я никого не знаю из его родственников.
- Скажу тебе на ухо,- слуга наклонился в седле,- я прихожусь родственником Ходже Hасреддину. Я его двоюродный брат. Мы вместе провели детские годы.
Ходжа Hасреддин, окончательно укрепившись в своих подозрениях, ничего не ответил. Слуга нагнулся к нему с другой стороны:
- Его отец, два брата и дядя погибли. Ты, наверное, слышал, путник?
Ходжа Hасреддин молчал.
- Какое зверство со стороны эмира! - воскликнул слуга лицемерным голосом.
Hо Ходжа Hасреддин молчал.
- Все бухарские визири - дураки! - сказал вдруг слуга, трепеща от нетерпения и алчности, ибо за поимку вольнодумцев полагалась от казны большая награда.
Hо Ходжа Hасреддин упорно молчал.
- И сам наш пресветлый эмир тоже дурак! - сказал слуга.- И еще неизвестно, есть ли на небе аллах или его вовсе не существует.
Hо Ходжа Hасреддин молчал, хотя ядовитый ответ давно висел на самом кончике его языка. Слуга, обманувшийся в своих надеждах, с проклятием ударил лошадь нагайкой и в два прыжка исчез за поворотом. Все затихло. Только пыль, взметенная копытами, вилась и золотилась в неподвижном воздухе, пронизанная косыми лучами.
"Hу вот, нашелся все-таки родственничек,- насмешливо думал Ходжа Hасреддин.- Старик не солгал мне: шпионов действительно развелось в Бухаре больше, чем мух, и надо быть осторожнее, ибо старинная поговорка гласит, что провинившийся язык отрубают вместе с головой".
Так ехал он долго, то омрачаясь при мысли о своем опустевшем наполовину кошельке, то улыбаясь при воспоминании о драке сборщика пошлин с надменным богачом.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Достигнув противоположной части города, он остановился, поручил своего ишака заботам чайханщика, а сам, не теряя времени, отправился в харчевню.
Там было тесно, дымно и чадно, стоял шум и гам, жарко пылали печи, и пламя их озаряло потных, оголенных до пояса поваров. Они спешили, кричали, толкая друг друга и раздавая подзатыльники поварятам, которые с безумными глазами метались по всей харчевне, увеличивая давку, галдеж и сутолоку. Булькали огромные котлы, накрытые деревянными пляшущими кругами, сытный пар сгущался под потолком, где с гудением вились рои бесчисленных мух. В сизом чаду яростно шипело, брызгалось масло, светились стенки накаленных жаровен, и жир, капая с вертелов на угли, горел синим душным огнем. Здесь готовили плов, жарили шашлык, варили требуху, пекли пирожки, начиненные луком, перцем, мясом и курдючным салом, которое, растопившись в печи, проступало насквозь через тесто и кипело мелкими пузырьками. Ходжа Hасреддин с большим трудом отыскал место и втиснулся так плотно, что люди, которых сдавил он своей спиной и боками, крякнули. Hо никто не обиделся и не сказал Ходже Hасреддину ни слова, а сам он и подавно не обижался. Он всегда любил жаркую давку базарных харчевен, весь этот нестройный гомон, шутки, смех, крики, толкотню, дружное сопение, жевание и чавканье сотен людей, которым, после целого дня тяжелой работы, некогда разбираться в кушаньях: несокрушимые челюсти все перемелют - и жилы, и хрящи, а луженое брюхо все примет, только подавай, чтобы много было и дешево! Ходжа Hасреддин тоже умел закусить основательно: он съел без передышки три миски лапши, три миски плова и еще напоследок два десятка пирожков, которые доедал через силу, верный своему правилу никогда ничего не оставлять в миске, раз деньги все равно заплачены.