Они то брыкались, то припадали к земле, вдруг начинали упираться и пятиться назад, а потом рванули вперед, видимо, решив убежать. Но расклад был явно не в их пользу. Кони были привязаны спереди и сзади, а также заперты оглоблями с обеих сторон, так что когда они решили понести, я просто опустил шипы в землю, и лишь вспахав таким образом около акра земли, зловредные животные все-таки были вынуждены признать свое поражение.
Мне тоже пришлось несладко. Честно говоря, я был несколько обескуражен. Мне всегда казалось, что за годы, проведенные в седле кожа моя должна была бы загрубеть и приобрести должную прочность, но я жестоко ошибался. Железное сидение, поставленное на тряское, подпрыгивающее на ухабах, дребезжащее колесо смогло обнаружить на моем теле множество новых крайне чувствительных мест, о существовании которых я прежде никогда даже не подозревал.
В конце концов мустангам это все надоело, и тогда я смог наконец приступить к работе, состоявшей в том, чтобы подобрать столько копен, сколько поместится на повозке и сгрузить их прямо возле пресса. Мустанги вполне могли бы и самостоятельно справиться с разгрузкой, ведь для этого им нужно было лишь немного сдать назад, однако эта нехитрая операция оказалась выше их понимания, и они продолжали упираться и артачиться. Питу Брэмблу пришлось даже вынуть спички и спалить им волоски на нижней губе, прежде, чем до них дошло, что передвигаться можно в двух направлениях, в том числе и назад.
Работа была тяжелой и нудной. Я едва не вывихнул себе обе руки, заставляя пятиться пару норовистых кляч, попавших ко мне в упряжку; я отчаянно чертыхался, пытаясь хоть как-то править этим дурацким и вихляющим из стороны в стороны изобретением, высоко подпрыгивая при этом на жестком сидении, словно резиновый мячик; мне начало казаться, что мое сердце и желудок поменялись местами, а печень и легкие просто слились воедино, так что к полудню я уже был готов все бросить и уйти.
Я отправился к боссу, намереваясь поделиться с ним своими соображениями, и тогда же мне на глаза впервые попался тот мальчишка.
Мне нужно немного дух перевести, прежде, чем начинать рассказ о нем.
Глава 3
Я бы сказал, что ему было лет пятнадцать, не больше, однако выглядел он довольно рослым для своего возраста. У него были крепкие, покатые плечи — типа тех, что порой можно увидеть у хорошо сложенного мула — но шея его лишь только-только начинала становиться бычьей, челюсть бульдожей, а взгляд порочным. Лицо его было усеяно яркими веснушками.
— Это искры и угольки того огня, что бьет у него из самой макушки, — как-то сказал о нем Пит Брэмбл.
Потому что волосы у него были огненно-рыжего цвета. И вот этот курносый мальчишка сидел на валуне, пожевывая травинку и прикидываясь этаким простачком — вряд ли кому-нибудь из взрослых удалось бы проделать то же самое с такой же степенью достоверности. На голове у него красовалась примерно половина шляпы, из дыр в тулье которой во все стороны выбивались огненно-рыжие вихры. Одет он был в рубашку, у которой не хватало воротника и одного рукава. Мешковатые брюки с подрезанными штанинами явно свидетельствовали о том, что их прежний владелец был человеком взрослым и к тому же отличавшимся довольно могучим телосложением. Ботинок на нем не было вообще, а на голых икрах виднелись белые отметины, оставшиеся на месте старых царапин.
Короче, он был похож на молодого льва, с которого ободрали шерсть, а шкуру основательно поджарили на солнышке.
Еще некоторое время я разглядывал это юное создание, а потом поплелся к боссу, который встретил меня, как родного неким подобием улыбки, прибереженной, наверное, для какого-нибудь пятиюродного племянника.
— Ну, Джо, как дела? — поинтересовался он.
— Тоска зеленая, — признался я.
— Тебе скучно? — уточнил он.
— Дело в том, босс, — сказал я, — что я приехал сюда и нанялся к вам на работу, потому что слыхал, будто здесь хоть как-то можно развлечься.
— Конечно, Джо, — согласился он, — я всегда старался увлечь парней каким-нибудь хорошим делом, чтобы они потом не страдали от бессонницы и их не приходилось бы убаюкивать по вечерам. Раньше я держал для этих целей бригаду менестрелей, в обязанности которых входило петь им на ночь колыбельные, но затем решил, что будет лучше просто озадачить каждого работой. И, признаться, ты первый, от кого я слышу жалобу такого рода.
— Это довольно странно, — ответствовал я, — но осмелюсь предположить, что вы просто не прислушивались. Хотя, если разобраться, все не так уж плохо. Чего стоит одна объездка десяти-двенадцати неукротимых бестий, коих вы почему-то скромно именуете рабочими лошадками! Уверяю вас, что все мы — и я в особенности — каждый год с неизменным трепетом и вожделением ждем сего незабываемого развлечения.
— Я давно заметил это, Джо, — кивнул хозяин. — Во всяком случае, в свободном полете ты смотришься весьма грациозно.
— Есть и другие маленькие радости, — продолжал я. — Например, бак с застоявшейся питьевой водой, из которой приходится постоянно выуживать червей; фасоль каждый день на завтрак, обед и ужин; а ещё мясо, которое можно жевать, наверное, целую вечность, и ничего ему от этого не будет. Сухари тоже вещь занятная: бывало, постучишь сухариком по столу, а потом наблюдаешь за долгоносиками, которые вылезают посмотреть, кто это стучится в двери их древнего жилища.
— Слушай, Джо, — сказал он, — похоже, что я, сам того не ведая, устроил здесь настоящий водевиль, и все ради того, чтобы вы, парни, не загрустили.
— Скорее, настоящий колледж, — поправил я. — Всего за каких-то два года здесь можно вполне освоить любой из мертвых языков, ибо, как известно, человеческого языка ваши коровы попросту не понимают. Врачебная подготовка тоже на высоте, потому что каждый, кто в состоянии пронянчиться с вашими телятами всю зиму, сможет потом запросто завести себе первоклассную практику по уходу за престарелыми и немощными богачами, которые при такой чуткой заботе протянут на этом свете ещё с десяток лет, не меньше.
— А вот об этом я как-то не задумывался, — покачал головой босс. — Наверное, мне уже давно следовало бы установить плату за прием на работу, а я, дурак, вместо этого ещё и жалование вам платил.