— А был ли его выбор неправильным? Он же не был связан с той, другой женщиной. Она навредила ему?
— Это причинило ему вред потому, что она заставила его принять решение, которое шло вразрез с его реальными желаниями. Он уже любил её дочь. Осознание того, что он предал себя, предал Кэйт — вот, что причиняло ему боль, — сказал я ей.
— Всё сводится к любви и доверию, — внезапно сказала Мойра.
Линаралла вздохнула:
— Вот этого я и не понимаю. Всё, похоже, вращается вокруг этих воображаемых терминов.
— А я просто хотел бы, чтобы ты перестал нам рассказывать об этом, и перешёл к той части, где он встречается с Ши'Хар, — пожаловался Мэттью. — Разве не там начинаются сражения?
— К сожалению, большая часть его жизни вращалась вокруг сражений, но чтобы понять, почему, вам надо понять его прошлое. Вам надо понять зло, — объяснил я.
— А всё было бы лучше без этого «зла»? — спросила Линаралла.
— К сожалению — нет. Если бы он смог любить как полагается, то нас бы сейчас здесь не было. Ши'Хар заполнили бы мир от края до края, а человеческий род сейчас уже был бы не более чем полузабытым эпизодом истории.
— Я пока не знаю всей истории, но разве это не привело каким-то образом к началу войны между нашими народами? Как это может быть хорошим? — сказала молодая Ши'Хар.
— Это и не было хорошим, — признал я. — Это было самым тёмным, самым жестоким временем в истории людей или Ши'Хар, но если бы всё случилось иначе, то человечество вымерло бы, хотя с точки зрения твоего народа это, возможно, было бы хорошо, — сказал я, сделав глубокий вдох. — Позвольте мне рассказать остальное, и вы поймёте. Однако попытайтесь не судить Данила слишком строго.
— Он не сделал ничего по-настоящему плохого, — сказала Мойра.
— Пока, — прямо заявил я.
Мэттью коснулся моей руки:
— Подожди, пока ты не начал. Даниэл — герой, верно?
— А что это значит? — спросил я его.
Он одарил меня взглядом такого честного доверия, что я почувствовал себя недостойным.
— Как ты. Он же из числа хороших ребят, верно?
— Я — не герой, сын, и Тирион точно героем не был. Он хотел быть хорошим, но судьба уготовила ему иную долю, и, глядя на его воспоминания, я могу лишь порадоваться тому, что у меня всё сложилось настолько хорошо, — ответил я.
— Ты снова сказал «Тирион», — сделала наблюдение моя дочь. — Но ты нам рассказываешь о ком-то по имени Даниэл. Это один и тот же человек?
— Имена станут понятны позднее. Давайте, я снова продолжу…
Прошёл ещё месяц, и лето сменилось осенью. Даниэл сумел избежать дальнейших визитов к Сэйерам, хотя Кэйт за это время дважды навестила их дом.
Даниэлу было трудно поддерживать видимость радости в её присутствии, но он старался как мог, и теперь настал день урожайного праздника. Там будут все — каждый горожанин и каждый фермер, живший в холмах на мили вокруг.
Планировалось, что Даниэл с родителями заедут на своей повозке к дому Сэйеров по пути. Брэнда поедет с его родителями, а Даниэл пойдёт пешком вместе с Кэйт.
Алан и Хэлэн Тэнник надели свою самую лучшую одежду, которую, наверное, не одевали с прошлого праздника. Одежда Даниэла была лишь обновой его обычного наряда, поскольку красивая одежда была слишком дорога, чтобы зря шить её на людей, которые быстро из неё вырастут. С течением года эта одежда станет для него рабочей, а на следующий год, к осени, снова будет обновлена.
Он молча ехал в кузове повозки, гадая, как он сможет выдержать этот вечер. Со дня его «инцидента» каждая минута, проведённая с Кэйт, заставляла его мучиться от вины. Он сомневался, что сможет выдержать, слыша оптимизм и надежду в её голосе. Она всё ещё думала, что у них было будущее, в то время как он видел впереди лишь чёрное скольжение в отчаяние.
По прибытии Брэнда позвала его в дом — якобы для того, чтобы выдать какие-то материнские инструкции насчёт своей дочери, но когда они оказались наедине, она враждебно зыркнула:
— Выкинь из головы эти мысли, Даниэл. На этих танцах всё и закончится. Ты никогда не женишься на моей дочери, поэтому тут ухаживание и прекратится. Понял?
Его удивило выражение едва подавленной ярости в её взгляде. «Она что, ревнует к своему собственному ребёнку?». Это также взъярило его самого:
— Неужели это так плохо? Я люблю её. Я не соглашался на всё это, — огрызнулся он.
Её ладонь внезапно взметнулась, как если бы она хотела его ударить, но она удержалась в последний момент:
— Не испытывай меня, Даниэл. Ты для меня — только это, и чтоб эта штука к моей дочери никогда не приближалась. Я скорее сама расскажу ей правду, чем позволю этому случиться, — говорила она, вульгарным жестом указывая вниз, на часть его тела, лежавшую ниже пояса.