Его сердце уже начало учащённо биться.
Прошло менее получаса, прежде чем он встретился с отцом у телеги. Фиона оказалась удивительно атлетической, но дала ему невероятную скидку в обмен на его наилучшие усилия.
— За сколько взял? — спросил его отец, он уже знал, что красная ткань наверняка была дорогой.
— Я обещал два тюка за два ярда, — скромно сказал Даниэл.
Он надеялся, что отец не разозлится из-за его импульсивной покупки.
Брови Алана поползли вверх:
— Мне кажется, это весьма дёшево.
— Я сказал Миссис Браун, что это — подарок для Мамы, и я думаю, что это вызвало у неё симпатию, — объяснил Даниэл.
— Ты определённо умеешь обращаться с женщинами, сын, — сказал его отец. — Значит, Долтона там не было?
— Нет, сэр.
Алан Тэнник засмеялся:
— Надеюсь, что он будет не слишком раздражён потерей, когда обнаружит, что ты уболтал его жену отдать тебе ткань по тюку за ярд.
Даниэл попытался смехом скрыть тот факт, что он нервничал. Из всех вещей, которые мог обнаружить Мистер Браун, низкая цена волновала его меньше всего..
Глава 12
Весна легко перетекла в лето, и за прошедшие месяцы Даниэл ездил в Колн каждую неделю. Он несколько раз навестил Фиону, и один раз — Элис, но не ограничивался только ими двумя.
Вместо этого он позволил случаю и судьбе нести себя, не планируя ничего, но никогда не упуская подвернувшуюся возможность. С течением месяцев список его тайных встреч стал слишком длинным, чтобы Даниэл мог его запомнить. Он стал разборчивым, выбирая женщин Колна так, как некоторые люди выбирают яблоки на дереве, ища гладкую кожицу и здоровый румянец.
С каждым свиданием он находил себя ещё более пустым, чем прежде, и подсознательно развил внутри ненависть к самому себе, не позволяя ей однако вылезать на свет своих сознательных мыслей. Единственным, что притупляло боль, было предвкушение следующего свидания, следующей победы.
Некоторые из них стали одержимы, даже доходя до того, что пытались устроить на него засаду, когда он был один. В целом он терял интерес после второй или третьей «встречи», но его особый навык всегда оставлял в них желание получить ещё. Он обнаружил, что мог доводить женщину до высшей точки страсти практически одним лишь взглядом, даже если решал не вкушать её лично.
Однажды он проверил предел этой своей способности, раздразнив Эмили Банкс, сестру Ронни, до глубочайшей агонии страсти после всего лишь пятнадцати минут, в течение которых они только и делали, что целовались. Он оставил её дёргающейся и стонущей под деревом позади дома её родителей, даже не утрудив себя задрать ей платье. Даниэл и так уже успел распробовать её за неделю до этого, поэтому ему больше не было любопытно, что она под этим платьем скрывала.
С каждым прошедшим увлечением его душа ещё чуть-чуть умирала, постепенно становясь всё более серой и пустой. Он стал меньше заботиться о других, а о себе вообще перестал. По городу поползли слухи, но он не мог собрать в себе достаточно сил, чтобы проявить к этому интерес.
Всё это время его мысли неминуемо возвращались к Кэйт, примерно так же, как нельзя удержаться от того, чтобы не потрогать больной зуб. В редких случаях, когда он натыкался на неё, его сердце пронзала свежая вспышка боли, напоминая ему, что он, быть может, был не таким мёртвым, каким считал себя, но Даниэл отказывался приближаться к ней.
Кэйт попыталась поговорить с ним однажды, когда он проезжал мимо неё, но он отказался с ней говорить. Единственным даром, который он мог ей дать, было не позволить ей ещё больше запятнать себя знакомством с ним.
В конце концов он услышал от одной из женщин, с которой сходился, что Кэйт начала встречаться с Сэтом То́лбёрном. Эта новость не стала неожиданностью, но всё равно причиняла боль.
Сегодня он следил за овцами своего отца, играя музыку, пока солнце вяло ползло по летнему небу. Дни вроде этого были для него бальзамом. Вдали от людей его грехи и проступки казались далёкими. Здесь он чувствовал покой жизни простого пастуха, и пытался выразить это через струны своей цистры.
Его разум был раскрыт, чувствуя и пробуя мир на расстояние наверное мили во всех направлениях. Он научился быть осторожным. За несколько дней до этого он встретил присутствие, которое, как он знал, наверняка было надзирателем, снова открывшем на него охоту. Аура надзирателя была яркой, сияющей мощным светом, какой Даниэл никогда не видел в своих родителях или в горожанах Колна.
Свет был ключом. Он знал, что сам наверняка испускает такой же, и за прошедшие месяцы Даниэл усовершенствовал способность контролировать свою собственную силу. Вначале он закрывал свой разум, заставляя себя казаться не более чем обычным человеком, но теперь он мог работать более тонким образом, приглушая свой собственный свет, и одновременно продолжая держать свой разум открытым, что позволяло ему видеть окружающий мир его особым образом.