Кудрявцев подходил, набрав в легкие холодный воздух, готовился выдохнуть его командирским рыком. Прервать хохот и свист, скомкать наивное солдатское веселье, направить людей в работу, в торопливые сборы. Усадить их за прицелы, штурвалы, в десантные отсеки. Он приближался, но необъяснимо медлил, не мог найти подходящей секунды, верного шага и ритма. Не желал прерывать солдатский праздник, нестройный гогот и смех.
— Товарищ капитан!.. — вскочил ему навстречу командир взвода, юный розовощекий лейтенант с нежным фарфоровым лицом, сияющий прозрачно-голубыми глазами, которые делали его похожим на купидона. Кудрявцев видел такого, пухлого, свежего, с крылышками, с венком из роз, нарисованного на потолке старинной усадьбы. В руках лейтенанта были не розы, а кружка горячего чая. Ногти были грязные, на голову, прикрывая белокурые волосы, был напялен мятый зеленый «чепчик». Но все равно в нем оставалось много млечной юной свежести, сохранившейся среди холодных ветров, ночлегов на броне, грубости походного быта. — Второй взвод в составе…
— Отставить! — прервал его Кудрявцев, видя, как обернулись солдаты, разочарованные его появлением. Дед Мороз и Снегурочка неохотно расплетали свои объятия. — Продолжайте!
Он не понимал, почему не решился остановить их веселье. Лейтенант усадил его на зарядный ящик, стряхнув комочки земли. Солдаты снова повернули лица к елке, к ряженым, а те опять принялись кривляться, лобызаться, тискать друг друга, желая понравиться подошедшему командиру.
Дед Мороз надул бицепс с голубой веной, блестел золотым браслетом. Схватил Снегурочку за тряпочные груди, затанцевал перед ней, выкрикивая частушку, пяля на солдат выпученные белки. Крутил в грязной, изображавшей бороду тряпке красным, по-собачьи влажным языком.
Он шлепал по броне башмаками, двигая непристойно животом, прикладывал оттопыренный палец к паху. Солдаты вокруг улюлюкали, хватали себя за бока. Молоденький лейтенант-херувимчик гоготал вместе со всеми. Кудрявцеву было неприятно слышать эту расхристанную, блатным голосом пропетую частушку.
Неприятен вид лейтенанта, неотличимого от солдат своим вульгарным свистом. В этой неотличимости таилась ненадежность, угадывался дух тления. Войска, набранные наспех, с миру по нитке, по разным гарнизонам, не успели превратиться в слаженные, проверенные в учениях боевые единицы.
Снегурочка мельтешила кривыми волосатыми ногами, обмахивалась вместо платочка рваным куском газеты, отвечала партнеру:
Все гоготали, оглядываясь на румяного лейтенанта. Тот покраснел, не зная, как реагировать на дерзость. Решил не подавать виду, что оскорблен. Смеялся вместе со всеми, красный от обиды.
И это неприятно поразило Кудрявцева — разнузданность и наглость контрактников, залетевших в бригаду бог весть из каких бараков и вытрезвителей. Взводный был слаб и неопытен, не умел поставить наглецов на место.
Дед Мороз отскочил от Снегурочки, едва не опрокинув елку с начищенной гильзой. Пустился вприсядку, громыхая по корме, и все тем же приблатненным надрывным голосом пропел:
Он вытанцовывал, держа над головой руку с браслетом, а Снегурочка, виляя бедрами, дергала впалым животом, на котором среди пупырышков и царапин извивалась синяя наколотая змея.
Все дружно гоготали, били, кто ложкой в котелок, кто гаечным ключом в гусеничный тракт. Один, босой, ноги в расшнурованных ботинках, сделал из газеты хлопушку, надул, громко хлопнул, кинул разорванную газету в танцующих.
Кудрявцев усмехнулся, поймал себя на том, что ему нравится грубая частушка. Он, подобно солдатам, ожесточен против этих ржавых, посыпанных инеем холмов, из-за которых нет-нет да и прилетит одинокая свистящая пуля. Ожесточен против краснокирпичных богатых чеченских сел с железными зелеными воротами и островерхими мечетями, у которых стоят молчаливые суровые люди в папахах и плосковерхих кожаных кепках. Но, поймав в себе это ожесточение, он тут же его прогнал. Город, в который им предстояло войти, был населен чеченцами, татарами, русскими. Их общее неразделимое дыхание, общая нерасчленимая жизнь окутывали туманом далекие кварталы, заводские трубы, ажурные вышки электропередачи.