— Сюда! — кричу я.
Мой голос тонет в реве мотора, в грохоте музыки и диких выкриках.
Фрейзер Мелвиль бежит ко мне со всех ног. Напрягая каждый мускул, увязая в неровной траве, качу к нему. Наконец мы врезаемся друг в друга. Что делать дальше, понятно без слов. Физик разворачивается, падает на колени, и я крепко обнимаю его за шею. Подхватив меня, он ныряет под струю воздуха и, спотыкаясь, бежит к вертолету.
Трое из команды на борту втягивают меня внутрь и тут же выпускают. Грохаюсь на пол, смутно сознавая, что обмочилась.
— Кресло! Мое кресло! — Никто не слышит. Фрейзер Мелвиль, задыхаясь, кулем лежит на полу вертолета. Увидев, что он бессильно мотает головой, я горестно взвываю, только теперь сообразив, что иногда нужда и любовь неотделимы: — Кто-нибудь! Пожалуйста, поднимите кресло!
Вертолет вздрагивает. Сквозь разверстый бок я вижу накренившийся стадион и толпу бегущих в нашу сторону людей. Они умоляюще машут руками. Пергидрольная блондинка в розовом халате, с младенцем на руках. Ее муж с измазанным в земле лицом. Под хлесткими ударами поднятого пропеллером ветра они отталкивают друг друга, готовясь забраться внутрь. Увидев свое кресло, я исторгаю безумный вопль.
Нед одним движением втягивает кресло внутрь. Оно подпрыгивает на одном колесе, врезается в какой-то ящик и замирает. Растянувшись на дрожащем полу вертолета, рыдая от облегчения, смотрю на вращающиеся колеса. Я могла бы смотреть на них до скончания века.
Вертолет приходит в движение. «Нет! Подождите!» — визжит женский голос.
Пол подо мной резко кренится. Содрогаясь, наш ковчег поднимается в воздух. Перед моими глазами проплывает лицо блондинки — грубое и круглое, как блин. Я вижу ее ребенка, вижу ужас в ее глазах и понимаю, что это зрелище намертво отпечаталось у меня в памяти. Вертолет резко уходит ввысь, словно его дернула невидимая рука, и странно накренившаяся земля остается далеко внизу. Мы взмыли в небеса. Натужно ревет мотор, мир встает на дыбы, лицо блондинки съеживается, ее крик растворяется в рыке пропеллера.
Помутневшими глазами смотрю на тающий стадион с его утыканной яйцеобразными будками площадью. Пилот делает резкий вираж, и земля исчезает, уступив место сначала сверкающему каналу, затем — темным водам реки.
Следующее, что я вижу, — туго натянутая веревка и пара вцепившихся в ее конец обветренных, жилистых рук. Каким-то образом кто-то успел ее ухватить. Следом появляется локоть. Двое сидящих рядом со мной мужчин вскрикивают и, осторожно подобравшись к люку, втягивают повисшего за бортом. Тот бессильно валится на пол, рыча от боли в вывихнутом плече. И вдруг, нежданно-негаданно, до нас доносятся новые голоса. Вертолет облеплен людьми. Еще трое мужчин, повисших на одной веревке, взбираются внутрь; остальные, срываясь один за другим, летят вниз. Слившийся воедино крик, затем — тишина.
Чрево вертолета набито людьми: на скамьях, на полу между мешками и коробками — всюду сгорбившиеся фигуры. Среди них, положив голову Бетани на колени, сидит Кристин с застывшим, будто маска, лицом. За ее спиной виднеется маленькая, сгорбленная фигурка, которую я в первое мгновение не узнаю. Хэриш Модак сжимает банку с прахом жены. Из угла рта ниточкой свисает серая слюна. Старик трясется всем телом и делает глотательные движения. Пытаюсь поймать его взгляд, но он меня не видит. Подтягивая ноги, я начинаю кое-как пробираться к Кристин. Она смотрит на что-то расширившимися глазами и кричит. Мотор вертолета гудит все так же натужно.
Скрежещет металл. Рядом со мной какого-то мужчину выворачивает наизнанку. Кристин показывает на что-то снаружи. Замираю. Небо почернело и пошло пятнами.