— В каком смысле?
— А в том, что поможешь ты мне выбраться отсюда или нет?
Смотрю на гордо алеющий фасад. Налетевший порыв ветра скользит по нему, срывает ворох сухих листьев. Молча поворачиваюсь к Бетани. В ее глазах застыло далекое, мечтательное выражение, как будто она всматривается за горизонт или в параллельный мир.
Завтра будет гроза, придет с запада. Люблю грозы с запада. Знаешь что, посмотрю-ка я на нее из кабинета творчества. — Тут она на секунду умолкает. — А ведь ты никогда его так не называешь. Слишком пафосно, да? — Прячу улыбку. — Вид там хороший. Запасемся попкорном, будем друг друга угощать. Усядемся рядышком и будем пить колу из одного стакана, как в кино. — Бетани молчит, и я, не глядя, знаю, что она улыбается. — А хочешь, притворимся, будто ты моя мамочка.
Глава четвёртая
По дороге домой я заезжаю в бассейн. В такую жару полседьмого — самое подходящее время: пусть вода слишком теплая — гораздо теплее восемнадцати градусов, при которых только и можно ощутить настоящую свежесть, — зато, если повезет, в моем распоряжении будет целая дорожка. Но видимо, сегодня не мой день. Не успеваю я припарковаться, на соседнем «инвалидском» месте резко останавливается машина (синий «рено-гибрид»), и сидящая внутри женщина устремляет на меня полный мольбы взгляд. Светлые глаза, рыжие, блестящие рыжие волосы… Она, давешняя незнакомка. Сегодня с ней лысеющий блондин с усталым лицом — похоже, из тех работяг, которым «ни на что не хватает времени». Старше ее. Пригнувшись к рулю, он тоже поворачивается ко мне и смущенно разводит руками, как будто взывает к моему сочувствию, а когда его спутница приоткрывает дверцу, хватает ее за рукав. В следующее мгновение они уже дерутся, а я смотрю на их жалкую схватку, и воображение рисует мне безысходную, бессловесную муку двоих, намертво прикованных друг к другу ипотечным кредитом и общими генами детей. Понятно, что их ссора каким-то неведомым образом связана со мной, и, хотя я уже припарковалась, причем очень удачно, выходить из машины не спешу. С каждым разом эта процедура дается мне все легче, но вытаскивать кресло в присутствии странной парочки отчего-то не хочется. Не нравится она мне, эта женщина.
Впрочем, менять свои планы я не хочу. Может быть, если я покручусь по парковке, они решат, что я уехала, и уедут сами. Даю задний ход и вижу в боковом зеркале, как незнакомка поворачивается к спутнику и что-то кричит. Лицо у нее совершенно несчастное. Что-то явно стряслось, какое-то непоправимое, страшное несчастье. Может, эти двое — родители кого-нибудь из оксмитских пациентов? Возраст у них подходящий. Психическое заболевание у ребенка — тяжкое испытание, не одна семья распалась по этой причине. Но если рыжеволосая незнакомка хочет со мной поговорить, почему бы ей не договориться о встрече по обычным каналам? Когда я возвращаюсь на прежнее место, их уже нет. Путь к бассейну свободен. Можно спокойно поплавать. Однако глаза рыжеволосой незнакомки мне удается стереть из памяти только после тридцати кругов.
Гроза началась. Небо пошло пятнами туч; мерно, будто гигантская сушильная машина, погромыхивает гром. В студию, где уже сидит на своем посту кряжистая бритоголовая медсестра, входит Бетани, и мы вместе смотрим на разворачивающийся за окном спектакль. Бурлит и пенится небо, над чернильной поверхностью моря потрескивают трезубцы молний. На заднем фоне сосредоточенно машут крыльями белые ветряки. Деревья с трудом удерживаются в земле, их вывернутые наизнанку кроны похожи на пучки водорослей, от которых временами отделяется нить и тут же снарядом уносится прочь. Вспышки молний озаряют погруженную во мрак студию, а Бетани кругами ходит по комнате, поворачивая голову из стороны в сторону, как будто ловит пульсацию воздуха. Открыв окно, она прижимается лицом к белым прутьям решетки и глубоко вдыхает.
— Хорошо бы очутиться на вершине горы. Стоять и ждать, и пусть в меня ударит молния. Бац! Прям в макушку. Или нырнуть в горящее море.