Учитель и воспитатель султана, седоголовый визирь Касим-паша, который знал Сулеймана с малолетства, ездил с ним повсюду, жил все годы в Манисе, терпеливо передавал ему все тайны придворных обычаев, теперь с некоторой встревоженностью наблюдал за Сулейманом. Сам аллах послал это испытание молодому султану. Вот случай проявить и свою власть, и свой нрав, и свою выдержку, которой обучал Сулеймана невозмутимый Касим-паша. "Безъязыких" Сулейман привез в Стамбул тоже из Манисы. Держал своих собственных, не нуждался в дильсизах, служивших султану Селиму. Касим-паша подготовил для своего повелителя и этих молчаливых исполнителей самых неожиданных повелений, повелений тайных, безмолвных, передаваемых жестом, движением, касанием, взглядом, а то и одним вздохом султана. Моргая покрасневшими от ветра старыми своими глазами, Касим-паша удовлетворенно созерцал, как умело и незаметно отдает Сулейман приказы, как мечутся дильсизы, молча и незамедлительно выполняя его волю. Как же поведет себя султан теперь, когда неведомая рука преступно замахнулась на его высокую честь? Чужая стрела в султанской мишени все равно что чужой мужчина в Баб-ус-сааде*. Кара должна быть незамедлительной и безжалостной, но и в наказании нужно соблюдать достоинство. Касим-паша не принимал участия в состязаниях, его не заставляли, над ним не насмехался даже Ибрагим, но если старый визирь не метал стрел, то обеспокоенные взгляды на своего воспитанника он метал еще чаще, чем тот стрелы, и теперь напрягся всем своим старым жилистым телом, как туго натянутая тетива.
_______________
* Б а б- у с- с а а д е - Врата Блаженства в султанском дворце.
Так назывался и султанский гарем.
Султан не обманул надежд своего верного воспитателя. Не вырвался у него из груди крик возмущения, ничего он не спросил, только гневно указал рукой на ту дерзкую стрелу, и дильсизы мгновенно бросились на поиски виновника и почти сразу же поставили перед султаном какого-то старого бея, закутанного в толстые рулоны ткани и мехов, в огромной круглой чалме, растерянного и одуревшего от содеянного его нетвердой рукой. Дильсизы, показав султану лицо преступника, накинули ему на голову черное покрывало, изготовляясь совершить неминуемую кару, но Сулейман движением указательного пальца левой руки задержал их.
- Где кадий* Стамбула? - спросил спокойно.
_______________
* К а д и й - мусульманский судья.
Хотел быть справедливым, руководствоваться не гневом, а законами. Не интересовался, как зовут преступника и кто он. Ибо преступник из-за своего преступления становится животным, а животное не имеет ни имени, ни положения. Только смерть может вновь сделать преступника, посягнувшего на султанскую честь и нанесшего наивысшее оскорбление падишаху, человеком, и тогда ему будет возвращено его имя, и семья сможет забрать его тело, чтобы предать земле согласно обычаю.
Кадий прибыл и поклонился султану.
- Воистину всевышний аллах любит людей высоких помыслов и не любит низких, - тонко пропел он, поглаживая клочья седой бороды и надувая ставшие от холода сиреневыми щеки. - "Ведь господь твой - в засаде".
После этого кадий обрисовал все коварство и тяжесть злодеяния виновного и в подтверждение привел высказывание Абу Ханифы, Малики и Несая*. Не могло быть злодеяния более тяжкого, чем посягательство на честь властителя, те же, кто вгоняет стрелы в тыкву счастья его величества, теряют право на жизнь, ибо "пролил на них Господь твой бич наказания". Воистину мы принадлежали богу и возвращаемся к нему.
_______________
* А б у Х а н и ф а, М а л и к а, Н е с а й - известнейшие
авторитеты в отрасли мусульманского права - шариата.
Султан и все его визири признали исключительность знаний кадия, красоту его речи и убедительное построение доказательств. Сулейман показал "безъязыким" пальцем, что они должны делать, те мигом накинули на шею несчастному черный шнурок, ухватились за концы - и вот уже человека нет, лежит труп с выпученными глазами, с прокушенным, посиневшим языком, и сам султан, Ибрагим, визири, вельможи убеждаются в его смерти, проходя мимо задушенного и внимательно всматриваясь в него. Сулейман подарил кадию султанский халат и, подобревший, сказал Ибрагиму, что хотел бы сегодня с ним поужинать.
- Я велю приготовить румелийскую дичь, - поклонился Ибрагим. Сладостей на четыре перемены.
- Сегодня холодно, - передернул плечами Сулейман, - не помешает и анатолийский кебаб.
- Не помешает, - охотно согласился Ибрагим.
- И что-нибудь зеленое. Без сладостей обойдемся. Мы не женщины.
- В самом деле, ваше величество, мы не женщины.
Впервые за день султан улыбнулся. Заметить эту улыбку под усами умел только Ибрагим.
- Мы сегодня хорошо постреляли.
- Ваше величество, воистину вы метали сегодня стрелы счастья.
- Но ты не отставал от меня!
- Опережать вас было бы преступно, отставать - позорно.
- Надеюсь, что наш великий визирь сложит газель об этом празднике стрельбы.
- Не слишком ли стар Пири Мехмед, ваше величество?
- Стар для стрельбы или для газелей? Как сказано в Коране: и голова покрылась сединой...
- Мехмед-паша суфий*, а суфии осуждают все утехи. Я мог бы сложить бейт** для великого визиря.
_______________
* С у ф и й - мусульманский ученый, последователь одной из
мусульманских сект.
** Б е й т - двустишие.
- Зачем же отказываться от такого намерения? - Султан забрал поводья своего коня у чаушей*, тронулся шагом с Ок-Мейдана.
_______________
* Ч а у ш - нижний чин в армии, а также слуга.
Ибрагим, держась возле его правого стремени, чуть наклонился к Сулейману, чтобы тому было лучше слышно, проскандировал ему:
Имеешь обычай, о суфий, осуждать вино, отрицать флейту!
Пей вино, будь человеком, оставь этот дурной обычай, о суфий!
- Это надо записать, - одобрительно заметил султан и пустил коня вскачь. Ибрагим скакал рядом, как его тень.