Его бросало то в жар, то в холод, его трясло от бессердечия жены. Да, он мог бы понять ее, если бы она ушла честно и открыто. Тогда бы у него не было права возмущаться, ведь ей тяжко жилось с ним. Но то, что она улизнула потихоньку, без предупреждения и заставила его прийти в пустой дом — бессердечно. Этого он никогда не сможет простить ей.
Она опозорила его перед всеми. Теперь весь квартал смеется над ним. Но он сказал себе, что они перестанут смеяться. Он найдет-таки свою жену и сделает ее такой же несчастной, как он сам, нет, несчастной вдвойне. Он заставит ее узнать, каково человеку, когда леденеет сердце, как у него сейчас.
Единственным утешением для него была мысль о том, как он накажет ее, когда найдет. Три года он искал ее, и все это время он подогревал свою ненависть мыслью о том, как она поступила с ним, и под конец ее поступок стал казаться ему страшным преступлением. Он бродил один по пустынным дорогам, лелея все усиливающуюся ненависть и жажду мести. Он так долго искал ее, что успел хорошенько обдумать, как он станет мучить ее, если они вновь сойдутся.
Маленькая сестра Армии спасения до сих пор молчала, лишь выражение ее лица говорило о том, что она слушает. Но тут она прервала рассказ призрака, жалобно воскликнув:
— О нет, не говорите более ничего! Это так ужасно. Как я отвечу за то, что сделала? Ах, если бы я не свела их! Его грех не был бы так велик, если бы не я…
— Нет, я не скажу более ничего, — отвечает возница, — я ведь только хочу, чтобы ты поняла, что бесполезно просить об отсрочке.
— Но ведь я хочу… — восклицает она в смертельном страхе. — Я не могу так умереть, не могу! Дай мне лишь несколько мгновений! Ведь ты знаешь, что я люблю его. Я никогда не любила его так сильно, как сегодня.
Призрак, лежащий у дверей, вздрагивает. Пока сестра Эдит разговаривала с возницей, он пристально смотрел на нее. Он ловил каждое слово, вглядывался в выражение ее лица, чтобы запомнить его навеки. Все, что она говорила, даже самые жестокие слова о нем, были сладостны для его слуха. Когда Георг рассказывал о нем, ее страх за него, ее сострадание исцеляли его душу. Он еще не знает, как назвать чувство, которое он питает к ней. Он знает лишь, что от нее он бы мог стерпеть все. То, что она любит его таким, какой он есть, его, ставшего причиной ее смерти, кажется ему сверхъестественно прекрасным. Каждый раз, когда она говорит, что любит его, душа его испытывает неведомый доселе восторг. Он изо всех сил пытается привлечь внимание возницы, но тот не смотрит в его сторону. Тогда он делает попытку подняться, но падает вниз, испытывая страшную боль.
Он видит, как сестра Эдит беспокойно мечется в постели. Она ломает руки, протягивает их с мольбой к Георгу, но лицо его строго, он неумолим.
— Я бы дал тебе отсрочку, кабы она помогла тебе, — говорит он ей. — Да только знаю, что над ним у тебя нет власти.
И возница наклоняется над ней, чтобы произнести слова, которые освобождают душу от телесной оболочки.
И тогда, в это самое мгновение темная фигура подползает к умирающей. С колоссальным напряжением сил, стоящим ему боли, какой он еще никогда не испытывал, он разорвал свои оковы, чтобы приблизиться к ней. Он думает, что в наказание за это боль будет длиться вечно, но он не может допустить, чтобы сестра Эдит ждала напрасно, когда он находится в этой же комнате. Он подполз к ее постели так, чтобы его не видел его враг Георг, и сумел взять ее за руку.
И хотя он не в силах даже слегка пожать эту руку, она чувствует его присутствие и быстрым движением поворачивается к нему. Она видит, что он стоит на коленях у ее постели, уткнувшись лицом в пол, не смея взглянуть на нее и лишь держа ее руку в своей, выражает ей свою любовь и благодарность начинающего смягчаться сердца.
И тогда лицо ее освещается блаженным светом счастья. Она смотрит на мать, на своих друзей, которым ей раньше было недосуг сказать слова прощания, чтобы они стали свидетелями выпавшего ей на долю счастья. Свободной рукой она показывает на пол, чтобы они разделили с нею несказанную радость, оттого что Давид Хольм лежит раскаявшийся у ее ног. Но в этот миг черный человек наклоняется над ней и говорит:
— Узница, любезная моему сердцу, выходи из своей тюрьмы!
Она мгновенно откидывается на подушку, и вместе с последним дыханием жизнь покидает ее.
В этот же самый момент Давида Хольма отрывают от нее невидимые узы, которые он может только чувствовать, связывают ему руки, ноги его остаются свободными. Георг с гневом шепчет ему, что его ждали бы вечные муки, кабы не их старая дружба.