Последствия этих событий для истории древнего мира огромны и разносторонни. Они в известной степени определили исторический путь Средиземноморья на многие столетия. И одной из существенных черт этого пути оказывается синкретизм и синтез — смешение и более органичное соединение многих элементов общественного бытия Востока с греко-римским миром. Разнородные формы и уровни цивилизаций, социально-экономических укладов, общественных установлений, политических устройств, религий вступали здесь, в этих государствах-гигантах, в сложные отношения противостояния и взаимосвязи, отрицания и заимствования. Эти противоречивые тенденции явились мощным катализатором происходивших здесь процессов сплавления локальных культур и цивилизаций, с их ограниченными горизонтом и задачами, в более всеобъемлющие и широкие культурно-исторические образования.
Римская мировая держава — определенный этап на этом пути. Ко времени, которое можно непосредственно назвать эпохой формирования христианства, римское общество в определенном отношении находилось на повороте истории. В ореоле социальных и политических битв — восстания рабов, под руководством Спартака, заговора Каталины, «пробных» диктатур Суллы, Цезаря, Антония — заканчивала свое существование римская Республика. Наступил период Империи[7].
Эта смена форм государственности знаменовала собой новую ступень в развитии общественных отношений.
Как известно, римское общество было рабовладельческим. Это определение заключает в себе довольно сложную картину «социальных рангов и градаций»[8], в которой отношение индивида к производству оказалось осложненным еще и его изначальным правовым статусом. Таким образом, положение, занимаемое человеком на социальной лестнице, определялось разными факторами — его отношением к средствам производства, обладанием имуществом, сословной принадлежностью и вытекающими отсюда юридическими правами. К концу эпохи Республики это привело к известной многогранности и «спутанности» отношений. Единое в более ранний период понятие «раб» сейчас дифференцируется, распадается на множество категорий, оказывающихся на разных общественных уровнях. Рабы, занятые в сельском хозяйстве, стоят на более низкой социальной ступени, чем городские рабы, занятые в ремесле; рабы, занятые в городской администрации, осознают себя неизмеримо выше тех, кто прислуживает своим хозяевам. Раб, которому его господин выделяет на определенных условиях мастерскую или земельный участок для самостоятельного ведения дела (пекулий), нередко сам использует при этом рабов и, являясь в одном отношении эксплуатируемым, в другом оказывается эксплуатирующим[9]. Картина вовлечения рабов в общественную жизнь конца Республики весьма впечатляюща. Помимо перечисленных категорий, участвовавших в производстве, рабы занимали должности в государственном аппарате, были высококвалифицированными мастерами в разных ферах ремесла, составляли существенную прослойку интеллигентных профессий — писцов, чтецов, библиотекарей, актеров, врачей, поэтов, педагогов.
Многие рабы отличались своей деловой сметкой и, выкупившись на волю и став владельцами торговых предприятий, мастерских, ростовщических контор, активно участвовали в деловой жизни. При всем этом по своему сословному статусу все категории рабов были юридически бесправны. Ни фактически имевшиеся у них семьи, ни имущество не признавались законом.
Многосложны были и общественные градации среди категории свободных. Здесь высшим сословием в конце Республики оставалось сенаторское сословие, восходящее к старой родовитой рабовладельческой знати. Другой привилегированной группой были так называемые всадники — денежная аристократия, которой недостаток родовитости заменяло финансовое могущество. Третья категория, именуемая плебсом, распадалась на множество групп, различающихся по своему имущественному и общественному положению, месту в производстве. Но в целом это категория мелких свободных производителей.
7
С.
8
С.
9