Сегодня мы понимаем, что на такие результаты нельзя было даже надеяться: во-первых, обнаружение антигена в вытяжках из органов — задача исключительной технической сложности и даже при использовании лучшей приборной техники решается нерегулярно; во-вторых, вытяжки из несифилитических органов после добавления сифилитической сыворотки связывают неспецифический комплемент. Таким образом, отрицательные результаты контрольных тестов становятся непонятными, а высокий процент положительных результатов выглядит как случайность. Во всяком случае, первые эксперименты Вассермана невоспроизводимы.
Его допущения не имели обоснования, первые эксперименты нельзя было повторить, однако и то и другое имело огромную эвристическую ценность. Так и бывает со всеми действительно ценными экспериментами: они всегда неясны, незавершенны, уникальны. Когда они становятся ясными, точными и когда их можно воспроизвести, тогда для исследовательских целей они уже, собственно, и не нужны, а служат только для обучения или отдельных уточнений. Чтобы понять первые работы Вассермана, представим себя на его месте. Он имел готовый план исследования и был уверен в его результатах. Правда, метод исследования еще нуждался в доработке. Например, его беспокоило то, что для иммунизации большинства своих обезьян ему приходилось использовать сифилитический материал, взятый у человека, поскольку тогда еще не могли выращивать чистые культуры Spirohaeta pallida. Конечно, были контрольные животные, привитые материалом зараженных обезьян, однако он получил от большинства из них сыворотку, которая помимо антисифилитических антител содержала антитела против человеческого белка (альбумина). Связывание комплемента с такой сывороткой не всегда было специфическим для сифилиса. Далее, титрование вытяжек и все прочие подготовительные экспериментальные процедуры не были до конца разработаны: не хватало точного подбора реагентов. Более того, не было известно, какая степень гемолиза должна считаться положительной реакцией, а какая — отрицательной[148]. Таким образом, ясно, что параметры эксперимента не были строго определены. Результаты некоторых проб были неоднозначны, и часто исследователям приходилось принимать решение, говорить ли о положительных или об отрицательных результатах эксперимента. Ясно также, что Вассерман за всей этой какофонией все же различал мелодию, звучавшую в нем, но эта мелодия не была слышна непосвященным[149]. Он сам и его сотрудники так долго прислушивались к этой мелодии и так тонко настраивались на нее, что слух их стал избирательным, а мелодия вскоре зазвучала и для непосвященных. Но кто мог бы назвать момент, когда это впервые стало возможным? Число тех, кто исполнял музыку, и тех, кто слушал ее, постоянно возрастало. Разговор об ошибочности или корректности этих первых экспериментов вряд ли уместен, поскольку в конце концов из них непосредственно получилось нечто правильное, хотя сами эти эксперименты нельзя считать правильными.
Если бы исследовательский эксперимент был ясным, он был бы совершенно не нужен: чтобы поставить такой эксперимент, надо было бы заранее знать, каким именно должен быть результат, тем самым точно определяя границы и цель эксперимента. Чем больше неизвестных, чем новее область науки, тем более неясными становятся эксперименты.
Если какая-то область уже настолько разработана, что лишь некоторые результаты могут быть подтверждены, исключены или, возможно, уточнены, эксперименты становятся все яснее. Однако это уже не оригинальные эксперименты, поскольку они основываются на системе более ранних экспериментов и исследовательских решений. В такой ситуации сегодня в значительной степени находятся физика и химия. Такая система явно становится savoir-vivre, применение и действие которого человек себе даже не представляет. Если спустя годы он ретроспективно оценивает сделанное им в какой-то области, в его сознании стираются трудности творческого поиска, он склонен рационализировать и схематизировать пройденный путь: он проецирует на замыслы достигнутые им результаты. Может ли быть иначе? Ведь он теперь обладает уже сформировавшимися понятиями, которые непригодны для выражения несформировавшихся мыслей.
149
Это «ультраметодика с личностным обертоном», которую Мейер требовал от первых критиков реакции Вассермана, чем как раз и подчеркивал значение личностного фактора в процессе возникновения истины. [Ср.: