Высказывания, не относящиеся к науке, также содержат в себе нечто вытекающее из подобного ограничения. Например, в мифе древних греков об Афродите, Гефесте и Аресе Афродита могла быть женой только Гефеста, а любовницей — Ареса. Нити фантазии снуют долго, но всегда — это знают все поэты — из них сплетаются необходимые связи, вытекающие из своего собственного содержания и формы. Например, в рыцарском романсе нельзя заменить слово «конь» словом «жеребец», хотя это синонимы, отличающиеся только стилем. Музыкальная фантазия также ищет обязательные связи, которые подобны приведенному выше примеру: «Если принять 0=16, то Н должно равняться 1,008». И живопись также знакома с принудительной силой стиля, в чем легко убедиться, если расположить фрагмент какойлибо картины поверх другой картины, выполненной в ином стиле: эти фрагменты будут противоречить друг другу, хотя по содержанию они могут быть хорошо подогнаны. В каждом продукте мыслительного творчества есть то, что соответствует обязательным или пассивным связям в научных утверждениях. Можно, так сказать, объективировать эти связи и считать, например, выражением «красоты» или «истины». Существуют и особые индивидуальные и коллективные обстоятельства, благоприятствующие такому объективированию.
В сфере мышления сигнал сопротивления, противостоящий свободному произволу мышления, — это то, что называется фактом. К этому сигналу сопротивления следует добавить прилагательное «коллективно-мыслительный», поскольку факт имеет троякое отношение к мыслительному коллективу: (1) каждый факт должен лежать в сфере интеллектуальных интересов коллектива, поскольку сопротивление возможно только там, где есть целенаправленное движение; поэтому факты эстетики или правоведения часто не признаются таковыми учеными-естественниками; (2) сопротивление обязательно наличествует в мыслительном коллективе и навязывается каждому его члену наряду с формами, доступными непосредственному — наблюдению. В процессах познания факт выступает как связь явлений, которая ни в коем случае не может быть нарушена в тех рамках, в которых мыслит данный коллектив[155]. Эта связь и выступает как истина, для которой находятся логические и содержательные обоснования. Только после того как происходит смена стиля мышления, сравнительно-эпистемологический анализ или даже просто сравнение открывают путь научному анализу подобных связей. В классической бактериологии, если рассматривать ее с современной точки зрения, господствовал принцип неизменяемости видовых характеристик. На вопрос: «Почему видовые характеристики понимаются так, а не иначе, или почему следует придерживаться этого принципа», — ученый, воспитанный в этой традиции, ответил бы просто: «Потому, что это истинно». И только после того как сменится стиль мышления, становится ясно, что подобный ответ предопределен господствующей научной методологией. Пассивность связи, фиксируемая в одном стиле мышления, переходит в активность в рамках другого (см. определения в главе I);[156] (3) факт обязательно находит свое выражение в стиле мышления данного мыслительного коллектива.
156
В основе того, что некоторый факт может рассматриваться в отрыве от специфического контекста его развития, лежит преувеличение какого-то одного мыслительного ограничения, взятого в искусственной изоляции от остальных. Активные элементы знания в таком случае выглядят как нарушения нормального хода познания, которые следует преодолеть. Они как бы играют роль трения, которое тормозит, а не усиливает движение. Но если рассматривать факты в их взаимосвязи и развитии, то скоро выясняется, что активные и пассивные элементы какого бы то ни было знания многократно меняются ролями. Активность или пассивность этих элементов — это то, что определяется стилем мышления. Возвращаясь к отношению между реакцией Вассермана и сифилисом, можно сказать, что понятие «сифилис» для современного знания является в высокой степени активным; «реакция Вассермана» — менее активным, а отношение между этими двумя понятиями должно считаться пассивным. Для того, кто рассматривает эту болезнь как кару за греховное наслаждение, посылаемую Высшим существом, сифилис — это пассивный (объективный) факт, а реакция Вассермана — активный (искусственный) конструкт, который вообще не имеет прямого отношения к сифилису, поскольку к так понимаемому сифилису следовало бы добавить гонорею и прочие венерические заболевания. Даже если бы на понятие сифилиса накладывалось то мыслительное ограничение, которое соответствует сегодняшнему знанию, то и в этом случае связь (если вообще можно было бы говорить о какой-либо связи) с реакцией Вассермана оставалась бы неясной: ведь результат этой реакции зависит от стадии заболевания и потому не может быть поставлен в однозначное соответствие с понятием абсолютной, объективной, независимо существующей болезни. Если мыслить последовательно, то пришлось бы считать реакцию Вассермана, само понятие сифилиса и различные классификации этой болезни кощунственными софизмами, ибо кара за греховное наслаждение лучше распознается моральным анализом совести, а не лабораторным анализом крови. В приведенной ранее истории болезни из XVI столетия (см. главу 1, с. 29, прим. 2) диагноз, помимо прочего, основывался на анализе греха, совершенного невинным и благочестивым юношей; поэтому здесь речь шла не о современном понимании сифилиса как болезни, а о примере наказания за греховное наслаждение в соответствии с понятиями того времени. Для автора этой истории реакция Вас сермана (как и ее отношение к сифилису) была бы совершенно непонятной, чем-то вроде ложной игры ума. При рассмотрении этого казуса XVI века одна связь представляется особенно интересной: схематически этот случай соответствует общей картине сифилиса в современном значении этого термина, в то же время детали существенно противоречат этой картине. Очередность симптомов указывает на сифилис: после полового сношения — первичное заражение, затем поражение суставов, позднее, через некоторое время — общие симптомы. Детали (временные интервалы, отдельные симптомы, описанные выше) не соответствуют современному знанию об этой болезни. В те времена форма этой болезни была известна в общих чертах, детали же были-выяснены намного позднее. Таким образом, форма, так сказать, ждала своей реализации. Она гипотетически прикладывалась и к тем случаям, к которым она в принципе неприменима. Было ли это простым заблуждением? Или, может быть, рождение некоторого общего понятия всегда выглядит так, что вначале оно появляется слишком широким и неясным, а затем обогащается содержанием и приобретает более узкие очертания?