Не следует забывать, что итало–римские демократические круги или использовавшие их политическую активность демагогические элементы имели перед своими глазами весьма красноречивый пример деятельности куманского тирана Аристодема, о котором в литературе сохранилось весьма подробное сообщение Дионисия Галикарнасского[18] и отличный от него в деталях рассказ Плутарха[19], основанный, [74] видимо, на другом, чем у Дионисия, источнике, почерпнутом из какого–либо риторического компендия[20]. Аристодем сын Аристократа, по прозванию Малак[21], еще до того, как он получил командование над куманскими силами против сына клузинского царя Порсены Арунта, которого он и победил в сражении при Ариции в 505 г. до н.э., был знаменит в Кумах как их защитник от этрусских войск, нападавших на город при поддержке зависимых от них умбров и дауниев в 525 г. до н.э.[22] И тогда уже он считался в Кумах народным вождем и противником аристократов. По возвращении же во главе войска после победы при Ариции Аристодем подготовил свою армию, а также многочисленных этрусских пленников к нападению на куманскую аристократию. Во время речи Аристодема, обращенной к булевтам, его сообщники кинулись на членов совета и всех перебили[23], после чего в городе началась резня аристократов по домам и разграбление их имущества. [75] Сторонники Аристодема захватили акрополь, гавань и укрепленные места города. Аристодем выпустил на волю всех содержавшихся под стражей, объявил о всеобщем равенстве граждан и свободе слова, о переделе земель и об отмене долговых обязательств[24]. Он дал свободу и вознаграждение рабам аристократов, убившим своих владельцев, и женил их затем на женах или дочерях убитых[25]. Стража, которой окружил себя Аристодем, состояла из его сторонников, набранных из граждан, отпущенных на волю рабов и наемников из числа варваров, т.е., видимо, из тех италийцев, которые были захвачены в плен во время войны с этрусками. Всех же остальных куманских граждан Аристодем разоружил[26], пользуясь в этом случае, вероятно, примером этрусков царя Порсены, воспретивших римлянам употребление железа, кроме как для сельскохозяйственных орудий. Детей низверженных и убитых им аристократов Аристодем обратил в рабство, распределив их между новыми землевладельцами, для использования на сельскохозяйственных работах[27]. Для детей прочих куманских граждан он предложил новую систему воспитания, долженствующую смягчать нравы и отвращать их от занятий, свойственных аристократическому воспитанию, — гимнастических упражнений и употребления оружия[28]. Несмотря на многолетнюю борьбу с этрусками, Аристодем придерживался во многих отношениях этрусской ориентации, в частности, он приютил и поддерживал сторонников Тарквиния Гордого против римской аристократии[29]. Этот период истории италийских Кум еще недостаточно изучен и выяснен в деталях[30], социальный аспект которых представляет чрезвычаиный [76] интерес для истории античной демократии вообще. Несомненно при этом, что идеалы римских и этрусских клиентов–плебеев и пенестов, особенно в области распределения государственных земель и борьбы с рабством–должничеством, о чем речь подробнее будет идти ниже, могли определяться под некоторым влиянием примера куманских греков, добившихся под предводительством Аристодема столь значительных успехов в борьбе с аристократической олигархией. Пример этого мог быть тем разительней и заразительней, что куманские революционные события происходили в непосредственной близости от среднеиталийских общин, раздираемых теми же противоречиями, что и греческие Кумы.
Факты, сообщаемые Диодором о событиях в Кумах в начале V в. до н.э., показывают, что социальная программа Аристодема имела много общего с программой более поздних выступлений римского и этрусского сельского плебса, а также и с другими выступлениями италийских общественных низов во время I Самнитской войны и в эпоху войны с Пирром. Основные требования этой программы заключались в экспроприации богатств, накопленных владыками крупных родов и семей, в переделе их земель и в [77] стремлении к обладанию их жёнами и детьми. Характерны и совместные действия рабов и более свободных низов куманской общины. К тому же рассказ Диодора сохранил такие индивидуальные штрихи в описании практического осуществления программы Аристодема, которые делают ее вполне правдоподобно–историчной, не позволяя подозревать в этом рассказе контаминацию более или менее аналогичных сообщений, относящихся к разным местам и временам (известных, например, из рассказов того же Диодора, и относящихся к Сицилии и Кампании V и IV вв. до н.э.). Общность между куманскими событиями начала V в. до н.э. и более поздними революционными событиями в Риме, Вольсиниях и других местах дает возможность тем более предполагать влияние программы Аристодема и на позднейшие проявления революционно–демократических стремлений италийских общественных низов.
21
От греческого μαλακός — изнеженный, развращенный, но также ласковый, приветливый. Как Плутарх, так и Дионисий (Dion. Hal., VII, 2, 4) толкуют это прозвище в связи с «женственностью» Аристодема. В кратком же упоминании у Диодора (VII, фр. 10) эпитет Μαλακός фигурирует в качестве имени собственного куманского тирана. О том, что «женственность» Аристодема у Дионисия и Плутарха не обычного, а религиозно–мистического свойства, подобно «женственности» скифских жрецов–энареев у Геродота (Herod., IV, 67), можно заключить из схолия к «Птицам» Аристофана (Schol. Aristoph. Av., 877), сообщающего со ссылкой на Дидима (Клеокрита) ώς γοναικίας καὶ κίναιδος κωμωδεῖται; έν δὲ τοῖς μυστηρίοις τῆς Ῥέας μαλακοί πάρεισι. У Поллукса (VI, 126) и Фирмика Матерна (II, 271, 5) μαλακός и κίναιδος — эпитеты равнозначные и оба слова являются обозначениями танцоров–жрецов в мистериях Великой богини, именовавшихся также «галлами» (в культе Кибелы). Социальный смысл этого эпитета, возможно, определяется тем, что Кинадон (Κινάδων) — имя собственное одного из вождей народного и рабского движения в Спарте в начале IV в. до н.э. (Xenoph. Hell., III, 3, 4 сл.; Polуaen., II, 3, 1). На двух беотийских чашах со штампованным рельефным орнаментом, хранящихся в Афинском и Луврском музеях и датируемых III в. до н.э. (M. Rostovtzeff. Two Homeric Bowls in the Louvre —A J A, 41, 1937, № 1, стр. 86, рис. 5), представлена сцена истязания «кинедов» (κίναιδοι) в мукомольном эргастерии (μῦλών). Таким образом, как и во многих других подобных случаях, вождь народно–демократического движения в Кумах, очевидно, был не только политическим деятелем, но и религиозным — «малаком», «кинедом» — в культе великого женского божества, связанном с сатурническо–утопическими идеями.
24
Dion. Hal., VII, 7, 5: πολίταις έλευθερίαν φέρων παρεῖναι καὶ ἰσηγορίαν: VII, 8.4: γῆς, άναδασμὸν καὶ χρεῶν ἄφεσιν.
30
Ср. В. Niesе, in: PW, RE, II, 1896, стб. 922, Ν 8; T. J. Dunbabin. The Western Greeks. Oxford, 1948, стр. 344; N. G. L. Hammond. A History of Greece to 322. В. С. Oxford, 1959, стр. 201. Вряд ли необходимо полемизировать с крайне гиперкритичной (чтобы не сказать антиисторичной) и в то же время внутренне весьма противоречивой работой Е. А. Миллиор «Античная традиция о тирании Аристодема Куманского» (ВДИ, 1953, № 3). Установлению реального соответствия подобных социальных трансформаций времени конца VI — начала V в. до н.э., а следовательно, и признанию историчности сообщений, сохранившихся у более поздних авторов, касающихся демократизации италийских Кум и некоторых названных выше сицилийских общин, помогает как будто одна очень интересная надпись, датируемая не позднее, чем средними десятилетиями V в. до н.э. и найденная в местности между Этолией и Локридой. Поскольку она сохраняет признаки локрского диалекта и речь в ней идет о неких колониальных установлениях, ее резоннее всего было бы отнести к италийским Локрам или к какому–либо другому, колонизованному из Локр дорическому великогреческому центру (С. Vatin. Le bronze Paippadakis. — «Bulletin de correspondence hellénique», LXXXVII, 1, 1963, стр. 1 сл.). Надпись устанавливает незыблемость владения земельными наделами для граждан некоей аристократической общины. Лишь в случае военной угрозы предyсмaтpивaется передел участков земли для увеличения гражданства за счет новых членов общины, способных владеть оружием, т.е., видимо, за счет неполноправных граждан или рабов. При этом имеется в виду случай, когда община должна была таким порядком увеличиться вдвое, поскольку речь идет о разделении каждого надела надвое (…τόδ᾿ ἔμισον τὸv ᾿επί Εοικον ἔστο) Социальный эквивалент подобной трансформации общины может быть объяснен из той части этой же самой надписи (строки 8–14), где говорится, что всякое лицо, выступающее с предложением о переделе земли или вызывающее политические волнения на этой почве ( στάσιν ποιέοι περί γαδαισίας ), должно быть поставлено вне закона, имущество его конфисковано, а жилище сравнено с землей… Такими мерами аристократическая община охраняла себя от попыток демократического переворота и установления тирании.