О параллельности этих социальных явлений в истории стран Западного Средиземноморья и о вероятном влиянии событий в Ливии и Сицилии на народные движения в Италии говорят также некоторые сходные черты, наблюдающиеся в области идеологии, а именно в содержании этиологических легенд, связанных с историей Рима, с одной стороны, и великогреческих Локр и Тарента, — с другой.
По местным преданиям, историчность которых удостоверяется Полибием[31], аристократы Локр произошли от союза свободнорожденных спартанских девушек с рабами, так как свободнорожденные мужчины были заняты в это время на Мессенской войне. Это рабское потомство было изгнано из родных мест и основало италийские Локры. Версию эту, широко распространенную в древней литературе, видимо, ранее других изложил в своей Политии Аристотель[32], подвергшийся за это весьма резким нападкам со стороны Тимея. Последнего весьма осуждает Полибий, не раскрывая, однако, причины столь различного отношения к этой довольно обычной в древности легенде, которую приходилось слышать в связи с историей финикийского Тира[33], в связи с происхождением скифского племени сатархеев (садаравков)[34] и, наконец, в связи с ранней историей Рима. Возможно, что спор двух древних ученых [78] отражает какие–либо реальные политические противоречия между демократией и аристократией Локр, использовавших в борьбе также и древние легенды, однако, надо иметь в виду; что ни Аристотель, ни Полибий не могут быть заподозрены в симпатиях к крайним демократическим элементам. Впрочем, если римская аристократия не опровергала соответствующих преданий в отношении происхождения Ромула и Сервия Туллия, то вполне вероятно, что и локрские аристократы могли придерживаться схожей легенды об основании их города, не видя в рабском происхождении своих предков ничего для себя зазорного. Ольдфазер[35] выражает удивление тому, что многие видные историки, касавшиеся этой темы, пытаются постичь исторические корни подобного «несуразного» рассказа. Однако, быть может, их следует усматривать не только в том, что легенда эта объясняет матриархальные пережитки, сохранившиеся в быту у локров, и, в частности, ведение счета родства по материнской линии. Очевидно, она имеет под собой и более серьезные социально–исторические обстоятельства, а именно — отношения локров с местным сикульским населением в раннюю пору существования полиса. Из Полиена[36] мы узнаем, что локры вытеснили и подчинили себе сикулов, живших на месте их города. Полибий при этом сообщает легенду о договоре между локрами и сикулами на предмет совместного владения землей, нарушенном локрами посредством хитрости[37]. Весьма вероятно, что как эта последняя легенда, так и легенда о рабском происхождении основателей локрской общины отображают реальные отношения между греками и местным эллинизированным населением, вначале порабощенным, а позднее включенным в состав общины, подобно тому, как это происходило в Сиракузах, Акраганте и многих других греческих и италийских гражданских общинах[38]. [79]
Влияние же греческих и пунических общественных порядков на развитие италийских общин может быть прослежено не только в распространении по Италии приемов рабовладельческого хозяйствования путем вовлечения передовых италийских племен и общин в работорговлю и рабовладельческое производство, но также и в использовании италиками мифологического, культового и литературного материала, порожденного на греческой и африканской почве развитием рабовладельческих отношений. Если легенды, подобные легенде об основании Локр и Тарента[39], отражают [80] моменты социальной борьбы, сопровождавшей формирование рабовладельческих полисов в Великой Греции, то сообщения позднейших римских аграрных писателей об использовании ими трудов карфагенских ученых Гамилькара и Магона[40] свидетельствуют о заимствовании организационного опыта развитой рабовладельческой общины Карфагена в одной из важнейших отраслей рабовладельческой экономики — в области сельского хозяйства. Время жизни этих карфагенских агрономов в точности неизвестно, но все же их следует относить к эпохе расцвета карфагенского государства, т.е. не позднее чем к IV—III вв. до н.э. В несколько более позднее время (в середине II в. до н.э.) труд Магона, оказавший особенное влияние на сочинения римских аграрных писателей, существовал уже в латинском переводе. Но надо думать, что до этого он уже был известен в Италии через посредство греческой литературы. Разумеется, подобные сочинения приобрели особенное значение в эпоху развития рабовладельческих латифундий, хозяйство которых было основано на труде покупных рабов, с высоким коэффициентом их эксплуатации.
37
Polyb., XII, 6. Согласно Стефану Византийскому (Steph. Byz., s. ν. Χίος), энотрские, т.е. местные апулийские, племена (в частности хоны) находились в рабской зависимости у «италиотов» (т.е. южноиталийских греков) (ср. Е. Meyer. Geschichte dee Altertums, III³, стр. 447).
38
Интересной параллелью к легендам о «рабском» происхождении тех или иных великогреческих или италийских общин является облеченный в легендарную форму рассказ Афинея (легенда эта фигурирует также у Цеца — Τzetz. Chil., I, 785) о том, что после битвы при Каннах, когда все свободные римляне погибли, римские женщины сошлись с рабами и произвели от них рабское потомство, от которого–де и происходят современные Афинею римляне. Историческим основанием для этой (в данном случае явно антиримской) легенды могли послужить известия о римских легионах, составленных из volones (т.е. рабов–добровольцев), — мера, к которой римлянам в действительности пришлось прибегнуть во время II Пунической войны (в 216 г. до н.э. — Liv., XXII, 17, 11). Рабы эти были выкуплены государством и позднее получили свободу. Речь о них будет идти еще и в другой связи. Какие–либо сходные исторические обстоятельства могли лежать и в основе аналогичных более древних легенд, если только они не коренятся в религиозных обрядах, предполагающих участие в культовых церемониях рабов.
Необходимо при этом отметить, что представление о Риме как о государстве, в значительной степени укрепившемся за счет освобожденных и введенных в состав общины рабов, характерно не только для историко–риторической литературы (как Дионисий Галикарнасский и только что упомянутый Афиней), но и для чисто политических документов. Так, Филипп V Македонский в своем также уже упоминавшемся (эпиграфическом) письме к фессалийским лариссейцам характеризует римскую державу как возвысившуюся за счет введенных в общину вольноотпущенников, которым наряду с другими гражданскими правами предоставлялось и право занятия административных должностей. Римские колонисты, по его словам, также вербовались из числа вольноотпущенных (W. Dittenberger. Sylloge inscriptionum ginaeoaimim, II³. Berlin., 1917, стр. 20, № 543, стк. 32 сл.). Одобрение подобных действий римской республиканской администрации звучит из уст даже такого консервативного политика, каким был Цицерон (Сiс. Pro Balbo, 9, 24).
39
Тарент, соответственно древней традиции, переданной Аристотелем (Аristot. Pol., V, 6, 1), был, подобно Локрам, основан спартанскими партениями по указанию Дельфийского оракула и под предводительством Фаланта, сына спартиата Арата. Фаланта, однако, уже в древности отождествляли с Тарантом — сыном Посейдона и нимфы Сатурии (Serv. Ad Aen., III, 51). Легенда о том, что он прибыл в Италию на дельфине (и именно так его изображают тарентинские монеты), позволяет отождествить Фаланта–Таранта также с Аполлоном Дельфинием (подобное предположение было высказано уже Белохом: J. Beloch. Griechische Geschichte, I, 1². Berlin und Leipzig, 1924, стр. 239, прим. 2). Попытку историзации этой легенды находим у Антиоха Сиракузского. Согласно его рассказу, переданному Страбоном (Strab. Geogr, VI, 3, 2 = FHG, I, стр. 181 сл.), дети спартиатов, родившиеся во время I Мессенской войны, не были признаны полноправными спартиатами, а в отличие от таковых названы партениями. Не желая выносить этого позора, они решили на празднике Гиакинтий под водительством Фаланта поднять восстание. Ввиду его неудачи Фалант отправился в Дельфы и по совету оракула Аполлона переселился с партениями в Италию, где и основал Тарент. Сходную версию, также сохраненную Страбоном (Strab. Geogr., VI, 3, 3), излагал Эфор, связывавший при этом восставших партениев с гелотами.