По этому же закону за ущерб, нанесенный рабом, возмещение взыскивалось с его владельца, тогда как по законам XII таблиц в некоторых, по крайней мере, случаях (noxales actiones) ответственность возлагалась на самого раба (XII, 2а–в). Это опять–таки свидетельствует об определенной эволюции правовых норм в сторону ограничения правоспособности раба и приравнения его к вещи[9].
Законы XII таблиц подтверждают со всей неуклонностью условия должничества: долговое рабство и право кредитора продать своего должника за границу общины в Этрурию (trans Tiberim). Судя по той остроте, с которой в Риме велась борьба из–за долговой кабалы в первом веке республики, должничество было весьма распространенным средством окончательного закабаления плебса с правом продажи своих соплеменников и даже сообщинников. Это право должно было представляться тем более жестоким, что право pater familias в отношении filius familias — его троекратной продажи — должно было вероятней всего толковаться ограничительно не в смысле продажи в буквальном значении, подобно продаже раба trans Tiberim, но отдачи его в [166] залог, или внаймы, по истечении срока которых filius familias получал возможность возвращения в свой род. Продажа же производилась окончательно и навсегда обрекала несостоятельного должника на чужеземное рабство и на безвозвратную утрату всех своих прежних связей и прав[10]. Поскольку долговое рабство ни в Греции, ни в Риме не было никогда отменено окончательно (в эллинистическом Египте, например, оно процветало в самой жестокой форме, с продажей должника на сторону), борьба в Риме велась не против долгового рабства как такового, а лишь против права продажи заимодавцем своего должника. Именно в таком смысле, видимо, следует понимать значение принятого в 326 г. до н.э. закона Петелия[11], якобы запрещавшего долговую кабалу. Поскольку же рабство–должничество встречается и в более позднее время, речь в законе могла идти лишь о запрещении права продажи в рабство единоплеменников, что, кстати сказать, прекрасно согласуется с соответствующей статьей второго договора Карфагена с Римом, запрещавшей именно этот вид работорговли в отношениях между обоими государствами[12].
Нужды нарушить этот закон в III в. до н.э. становилось все меньше и меньше в связи с участившимися войнами за пределами не только Лация, но и Италии вообще, приводившими на рабский рынок огромное число чужестранцев, в отношении которых не только обычаи и законы общины, но и само человеческое отношение с легкостью переставали приниматься во внимание. Как бы то ни было, эти вышеназванные [167] юридические памятники — lex Poetelia и договор Рима с Карфагеном — при сопоставлении их с формулой касательно nexi, зафиксированной в законах XII таблиц, отмечают определенную эволюцию, соответственную той, какую ранее удалось проследить в отношении общих юридических представлений о рабстве в связи с переменами в римском законодательстве о наказании за членовредительство, причиненное рабу.
В отношении уголовного преследования раба законы XII таблиц устанавливают ответственность, которая не могла быть, однако, практически осуществлена помимо домовладыки, так же точно как ответственность свободных, но подчиненных ему членов рода. К этому необходимо добавить, что границы правомочности зависимых лиц, равно как и их прямой ответственности, вообще, видимо, ни в начале республики, ни в более позднее время не были достаточно четки. Принципиально не только рабы, но и клиенты, как и вообще перегрины, не обладали самостоятельными юридическими правами, а могли действовать лишь через своих владык или патронов. Однако известно, что не только перегрины, но и форменные рабы пользовались иногда практически юридической самостоятельностью и активностью, иной раз даже не меньшей, чем подвластный pater familias рядовой сородич, юридически вполне от него зависевший и действовавший лишь от его имени[13].
9
Необходимо указать также и другие признаки того, что в древности рабы обладали известными гражданскими правами: Варрон (De 1. 1., VI, 74) сообщает о древнем законе, запрещающем рабам быть поручителями в суде, из чего следует, что до введения этого закона рабы имели право выступать в суде в качестве поручителей (vades). Авл Геллий (V, 19, 11 сл.), ссылаясь на юриста Мазурия Сабина (fr. 60 Br.), упоминает о том, что в древности господин имел право усыновить отпущенника или даже раба.
10
В пространном, но испорченном тексте Феста, посвященном форктам и санатам (р. 321), те и другие выступают в некоей связи с nexi. Текст этот, однако, настолько поврежден, что из него невозможно извлечь что–либо для выяснения характера этой связи. Наличные конъектуры [см. H. Н. Залесский. К вопросу о происхождении плебса (форкты и санаты законов XII таблиц). — «Уч. зап. Ленинградского государственного педагогического ин–та им. Герцена», т. 68. Л., 1948, стр. 88] строятся на разного рода косвенных соображениях. Исходя, однако, из того, что было сказано об этих социальных категориях выше, следует скорее допустить, что форкты и санаты ставились в законах XII таблиц в каком–то смысле на одну доску с nexi, чем вслед за H. Н. Залесским понимать испорченное место у Феста в том смысле, что закон предоставлял форктам и санатам ius commercii, устанавливая за ними право nexi mancipiique (по конъектуре Гушке; H. Н. Залесский. К вопросу о происхождении плебса, стр. 99).
13
О распространении в раннереспубликанскую эпоху самостоятельной хозяйственной активности рабов и о существовании большого числа рабов — обладателей материальных средств говорит статья XII таблиц (XII, 12), посвященная положению statu liberi — рабов, условно отпускаемых на волю с уплатой выкупа наследнику владельца. О том же говорят и некоторые, приведенные выше надписи III—II вв. до н.э., упоминающие рабов, выступающих не только от имени владельцев, но и от своего собственного имени в качестве предпринимателей.