Как увидим ниже, одни и те же интересы влекли восставших римлян или союзных латинян в Кампанию — интересы безземельных и обремененных долгами низших слоев населения римской и латинских общин во многих отношениях должны были быть одинаковы. Во всяком случае именно эти, кажущиеся теперь нелогичными, обстоятельства восстания римских легионеров в Кампании должны убеждать в их исторической подлинности, так как будь они выдуманы — выдумка эта столь же была бы нелогична и с точки зрения самих ее авторов и их древних читателей.
Совершенно несомненно, что упоминание в связи с событиями 342 г. до н.э. таких имен, как Квинкций, Манлий, Валерий, может быть и Генуций, связано с тенденциями плебейской анналистики. Зато имя Публия Салония, военного трибуна, а позднее центуриона примипилария, которого восставшие солдаты ненавидели за сопротивление, оказанное им этим командиром в Лаутулах, и по поводу которого восставшие солдаты требовали специального закона о запрещении военным трибунам занимать впоследствии должности центурионов[34] — это имя, не фигурирующее в источниках ни в какой другой связи, должно принадлежать действительной истории и восходить к первоначальным свидетельствам о восстании 342 г. до н.э.
Восстановить более полно и точно картину солдатского и народного движения в 342 г. до н.э. на основании совершенно недостаточных и противоречивых данных Ливия, Дионисия Галикарнасского и Аппиана не представляется возможным. Источники Ливия были настолько разноречивы, что соответственно одним из них восставшие явились не из Кампании, а вышли из самого Рима, покинув его наподобие предшествующих плебейских сецессий[35].
Не имея возможности более детально характеризовать само событие, мы, однако, в состоянии проследить его более глубокие и общие причины. Середина IV в. до н.э. была для Рима, да и для всего Лация, трудным и беспокойным временем. По Средней Италии бродили галльские [197] орды, грабившие города, уничтожавшие посевы и обрекавшие на голод окрестное население. Описанию мер для отражения галльских набегов, которые принимала римская община, еще далеко не полностью оправившаяся от погрома 389 г. до н.э., посвящена не одна страница VI и VII книг Ливия. Немало сил отнимала борьба с вольсками, герниками и этрусками. Рим в союзе с самнитами, незадолго перед тем политически между собою объединившимися, искал поддержки и политического равновесия в своих военных предприятиях. Недостаток собственного продовольствия толкал его к укреплению связей с богатой и хлебородной Кампанией, представлявшей собой лакомый кусок не только для римлян, но и для остальных латинян, а также и для самнитов. Пока римский сенат стремился к поддержанию дружественных отношений с капуанцами и укреплению политических позиций Капуи среди соседних племен, в Кампанию просачивались самниты и, возможно, еще в большем числе латины. Что самниты туда проникали более или менее неорганизованно, об этом свидетельствует, как уже было указано, то обстоятельство, что, сообщая о I Самнитской войне, наши источники говорят о ней не как о войне с Самнитским союзом, а лишь как о столкновениях с теми самнитами, которые пытались захватить Капую[36].
Что касается латинян, то об их устремлениях и проникновении в Кампанию свидетельствует, как уже было показано, прежде всего то, что военные столкновения римлян, союзных латинян и сидицинов в Латинской войне 340 г. до н.э. происходили именно в Кампании, близ Капуи, находившейся на стороне латинян — обстоятельство, прямо указывающее на кампанские дела как на причину раздора между Римом и латинами. Кроме того, принятие Капуи и кампанских общин в состав римского государства и наличие основанных частично еще во второй половине IV в. до н.э. в пограничных ее областях латинских колоний также указывает на далеко зашедший процесс латинизации Кампании. Калес, Сатикула, Суэссула и Интерамна — расположенные вокруг Капуи общины — по окончании враждебных отношений с латинами получили от Рима права латинских колоний[37], что устанавливает, несомненно, их не только политическое, но и культурно–этническое тяготение к Риму. [198]