Ближайшими последствиями Ливийской войны было подавление на долгий срок активности национально–революционных сил в Северной Африке. Эта победа далась Карфагену, однако, весьма дорогой ценой. Его международное положение и колониальное могущество было очень поколеблено и ослаблено. Карфаген не только был принужден отказаться от Сардинии, но и должен был уплатить Риму, объявившему ему войну при попытке карфагенян снарядить в Сардинию карательную экспедицию, денежный штраф в сумме 1200 талантов[68]. Ливийское восстание разорило и ослабило карфагенскую земельную аристократию. В то же время победа над ливийцами укрепила положение баркидов и активизировала демократические элементы карфагенской общины, на которые широко опирался в своих восстановительных и завоевательных планах Гамилькар[69]. Поэтому проницательный Полибий склонен усматривать в обстоятельствах и результатах Ливийской войны скрытые причины тех событий, которые привели в конце концов к началу II Пунической войны[70].
Ливийская война является весьма ярким примером тех стихийных социальных кризисов, которые не раз нависали смертельной угрозой над рабовладельческим Карфагеном в качестве наиболее острых проявлений социальных противоречий, определявших его исторический путь. Будучи стихийным выражением протеста ливийско–нумидийского населения Северной Африки, сохранившего в своем быту многие черты общинно–родового уклада, против жестокого политического угнетения и хозяйственной эксплуатации со [226] стороны несравненно более высокоразвитого в культурном отношении рабовладельческого Карфагена, это движение, подобно другим революционно–освободительным движениям, происходившим в Карфагене и в других античных государствах, возглавлялось рабами как наиболее угнетенной и наиболее революционной частью низших слоев общества. Через этих, возглавлявших и направлявших ее, беглых греческих и римских рабов, а также через разноплеменных наемников, давших первый толчок к ее началу, Ливийская война связывается с другими революционными движениями III в. до н.э. в области Западного Средиземноморья, в частности, с движениями кампанских наемников, происходившими в Сицилии и Южной Италии в эпоху Пирровой войны. Эллинизированные кампанские и сицилийские рабы (Полибиевы миксэллины) не только активизировали повстанческие устремления ливийцев и нумидийцев, но и сообщили им, вероятно, в какой–то степени те организационные и идеологические формы, которые характеризуют движение мессинских мамертинцев и связываются с определенными революционно–утопическими идеями, особенно широко распространившимися в эллинистическую эпоху. [227]
Глава двенадцатая.
Низшие классы и древнеримская идеология
Многие историки, в частности Фюстель де Куланж, а до него русский исследователь Д. Л. Крюков[1], придавали большое значение обособленности плебеев от патрициев в области религии. Плебеи, по их мнению, как не принадлежавшие к римским родам, не принимали участия в гентильных культах, что и обусловило их отчужденное положение в римской общине. Однако в действительности о религиозной обособленности плебса речь может идти только в том смысле, что в стороне от гентильных культов оказывались лишь те плебеи, которые не были клиентами какого–либо римского рода.
Таких плебеев, видимо, было немало уже и в царскую эпоху, судя по тому, что вместе с упорядочением и увеличением числа городских триб в Риме стали распространяться и культы божеств, образовавших капитолийскую триаду, и культы локальные, отправлявшиеся жителями определенных городских участков, так же как некоторые гентильные культы стали еще в царское время приобретать общегосударственное значение. Гентильного происхождения могли быть такие впоследствии общераспространенные культы, как культ Марса, Сатурна, Опс и других древнеиталийских божеств. Культы, отправлявшиеся некоторыми древнейшими жреческими коллегиями, такими, как салии, луперки, арвальские братья и др., тоже могли иметь гентильное происхождение. [228]
Лица низших общественных состояний, поскольку они были связаны с родами, отнюдь не отстранялись от гентильных культов. Более того, по определенным причинам в отправлении некоторых из этих культов им предоставлялась первенствующая роль. Так, в частности, по сообщениям древних авторов и по данным эпиграфики, культ ларов находился в руках рабов и руководился виликом или магистром — главой рабской фамилии или коллегии[2]. Объясняется это, вероятно, скорее всего тем, что лары как божества–прародители, связанные с определенным культовым местом, могли претендовать на внимание потомков наиболее древних обитателей данного места, как бы являвшихся прямыми потомками самих ларов. Таковыми на сельских территориях Рима и оказывались их древние и порабощенные обитатели. Поэтому, вероятно, в позднереспубликанское время культ фамильных ларов и был сосредоточен в руках вилика и его жены, а празднества, связанные с культом ларов и гениев места — Компиталии, учреждение и регламентация которых приписывается царю Сервию Туллию[3], с самого начала были одним из наиболее демократических празднеств. В их исполнении принимали участие рабы и близкие по своему положению к рабам мелкие земледельцы (а в Риме беднейшие горожане). Дионисий указывает при этом, что жреческие обязанности исполнялись рабами, а не свободными по той причине, что усердие первых было более приятно духам предков («героям»), в честь которых совершались эти празднества. Приверженность низших общественных элементов к культу ларов и, в частности, к празднованию Компиталий была настолько велика, что мы находим следы этого культа даже в чуждой [229] ему обстановке на о–ве Делосе, где на рубеже II и I вв. до н.э. италийские рабы и отпущенники, занимавшиеся торговыми операциями, составляли коллегию компиталиастов (κομπεταλιασταί), от которой сохранилось большое количество посвятительных надписей на греческом языке[4]. Эта коллегия, видимо, вполне соответствовала тем коллегиям для празднования Компиталий (collegia compitalicia), которые в это же время, а, может быть, уже и значительно раньше существовали на римской почве[5].
1
Фюстель де Куланж. Гражданская община древнего мира. СПб., 1906; Д. Л. Крюков. Мысли о начальном различии патрициев и плебеев. — «Пропилеи», IV. М., 1856, стр. 5 сл.
3
Dion. Hal., IV, 14, 3; Plin., NH, XXXIV, 204. Этот интересный в социально–историческом и в историко–религиозном отношении текст Дионисия Галикарнасского звучит в переводе так: «Он (т.е. Сервий Туллий) учредил также, чтобы лицами, присутствующими и ассистировавшими при служении на этих празднествах были не свободные, но рабы, ввиду того, что служители из рабов (θεράποντες) были приятны героям. Эти празднества римляне продолжают праздновать весьма торжественно и в мое время, вскоре после Сатурналий, называя их Компиталиями, по перекресткам. И они поддерживают древний обычай, соответственно которому служители из рабов угождают героям, и на дни праздников убираются всякие признаки их рабского состояния, так чтобы рабы в эти дни исполнились гуманными и добрыми чувствами к своим господам и не ощущали тяжести своего положения».
5
CIL, VI, 1324; см. также J. Marquart, G. Wissоwa. Römische Staatsverwaltung, III. Darmstadt, 1957, стр. 204 сл.; Th. Mоmmsen. Das Römische Staatsrecht, III, 1. Leipzig, 1887, стр. 115 сл.