И вот, начиная с этого момента, вы принимаетесь, если огонь разума в голове ещё не погас или вы не какой-нибудь святой идиот, работать над собой, и всюду искренне удивляться: "Как же я смог довести себя до такого запущенного, нездорового состояния, до такой пустившей могучие корни болезни? Что же мне не помешало низвести главное?.. О Боже!.. если б я знал... то и Тебя пожалел бы позже!"
71
Отныне с мелочами нам предстоит совершенной трудности, но и совершенного интереса, работа. То, о чем фанатики тревожились в течение нескольких тысячелетий, вновь найдено, и совсем даже недавно.
Но, чтобы приступить к работе, друзья, следует прогнать прочь всех "сорок" и праздношатающихся прохвостов! Разве не поленятся они выкрасть и сбыть нашу драгоценность! Эти негодяи готовы торговать даже жизнью!
72
Да, но ты тем временем готов и достоин развязать войну? Тебя переполняет неразгаданное, бешеное волнение, потому как некое неизбежное и таинственное влечение, похабно смеясь, выкрало на любопытных глазах твою доморощенную власть... и ты остался ни с чем?
Вперед! И куда более позорная рассеянность была омыта кровью.
73
Всё кончено! но ты вновь готов и достоин развязать войну? Тобой зудит грандиозное презрение едва ли не ко всему живому, потому как ты отыскал своего злодея, но весьма унизился, возвращая "своё" по праву?
Вперед! И куда более позорное "нисхождение" было омыто кровью.
74
Но спрашивается: как же этот некогда ласковый юноша преобразился в такого угарного тирана? Как же он пришел к такому безобразию, к такой строгой крайности, к такой выразительной и шумной беспредельности? И такое бывает, когда с непониманием - есть желание во что бы то ни стало иметь крайне пошлое дело! Пусть здесь не боятся пророчествовать: будущее имеет в себе опасность - невиданных размеров, цивилизованной, тирании. И тому причина будет одна - непонимание; но непонимание иного, как бы высшего, порядка, которое выудит-таки тяжеловесное чудовище-тирана.
Жить, чтобы преодолевать непонимание, но только догадываться или рассуждать вот о чем: а есть ли вообще границы познания? Не горька ли такова перспектива? Возможно, что в этом вопросе у человека бывало только одно средство как бы подслащения этого интересного и многообещающего блюда - не дружба ли? И я не верю в дружбу тиранов!
75
И что же, неужели нам горячо расстраиваться, ежели некая страсть и невероятное желание явятся к нам на глаза вовсе не рука об руку с той самой "ангельской" красотой? Не будем же здесь и пытаться быть каким-нибудь жестоко-строгим и требовательным, ибо вся эта дутая мишура посыплется, едва танец покажет нам своё первое, страстное движение, движение достойное самой жизни!
"И не надо было мне никаких-таких ангельских лиц!" - восклицает прельщенный данным жизнеутверждающим, горячим, сиюминутным и блистательным шедевром. - "Здесь, должно быть, ещё красиво умирают!.."
И: Здесь ещё имеют шанс закончить именно действительной трагедией, здесь невозможно и минутное расслабление в виде "спасения" чего бы там ни было, именно здесь дурно спят в самых замечательно застеленных кроватях и только ещё здесь радостно недовольны собой во имя будущего Решения, к которому останется искренне равнодушна и сама смерть!..
Ибо разве вы ещё не знаете Новость Плача настоящего времени? Разве не знаете, что смерть отшельнически торжествует вдвоём, ослепленная и пораженная красотой невыразимого Бога?..
76
"Ах, воин, но вынесешь ли ты этот ниспосланный тебе упорным дьяволом уют?" По праву это замечательный вопрос! Один мой стародавний знакомый имел, да и имеет, роскошную и небольшую как бы фазенду, увенчанную замечательной, светлой, сказочно свежей и невероятно цветущей в некоторое время года верандой. У него, случалось это нечасто, останавливались требовательные гости.
- Удивительно, - восклицал он мне однажды, - но слышал я от этих достаточно дерзких молодых людей всегда одно и то же, разве под различными "покрывалами". Один: вот здесь я посидел бы как следует; другой: поистине, в этом месте я бы и делал - что читал; третий бы - скучал, четвертый бы - мечтал, пятый бы так и проспал! Но я пока смело справляюсь, и более пяти минут ни с кем не задержался в этом уюте. Об уюте долго и тяжко хлопочут, но быстро забывают это безумие...
Но что же это может когда-нибудь означать? Неужели действительный воин, вставший наконец на собственные ноги - как бы чуточку и сознательно забывчив? За что же теперь только он, овладевший подлинной человеческой осанкой, в силах воевать? Не за свободу ли?
77
Когда-то давно... очень давно! Далеко не седовласый мудрец решил ничего не забывать - и разодеть наконец мировую память в исключительно своем вкусе. Вкус же, увы, оказался по нынешним меркам что надо... То есть оказался роднёй сомнительному "вкусу" краснокожих.
Наш мудрец любил мстить, и мстил часто и всем на свете! И даже не ограничивался самим светом: под его мстительную, тяжелую руку попадался и сам "бог"! Но "бог" бывал тогда моложав, потому здорово переносил потусторонние побои и глубокие, многочисленные колкости... короче, молодость - неплохая штука и подруга выносливости.
Как можно было догадаться, начал свой эксперимент герой с головы памяти, на которой вдруг поместил ярко-алый, примятый с левой стороны особенно, колпак; до сего курьезного момента память носила на голове своей прекрасную необыкновенно повязку. Тут же её лицо показалось ему не под стать новому "убранству": лицо, естественно, на таком кричащем фоне побледнело. Мудрец взялся за нездоровые, неестественные румяна и принялся обделывать лицо памяти, уже начинающей ощущать на себе некий тощий перст страдания.