Погуляв, при стечении тысяч народа, часа два по площади и рассмотрев хорошенько друг друга, всe маски, в том же порядке, отправились в здания Сената и Коллегий, где за множеством приготовленных столов князь-папа должен был угощать их свадебным обедом. Новобрачный и его молодая, лет 60-ти, сидели за столом под прекрасными балдахинами, он с царем и господами кардиналами, а она с дамами. Над головою князя-папы висел серебряный Бахус, сидящий верхом на бочке с водкой, которую тот цедил в свой стакан и пил. В продолжение всего обеда человек, представлявший на маскараде Бахуса, сидел у стола также верхом на винной бочке и громко принуждал пить папу и кардиналов; он вливал вино в какой-то бочонок, причем они постоянно должны были отвечать ему...
Послe обеда (11-го числа), все маски, по данному сигналу, собрались опять на вчерашнее место, чтобы проводить новобрачных через реку в Почтовый дом, где положено было праздновать другой день свадьбы. Bce в том же порядке, как накануне, отправились в собственный дом князя-папы, где он стоял у дверей и, по своему обычаю, благословлял гостей (по способу русского духовенства), давая таким образом в одно и тоже время и папское и патриаршее свое благословение. Всякий, прежде чем проходил далее, выпивал при входе по деревянной ложке водки из большой чаши, потом поздравлял папу и целовался с ним. После того молодые присоединились к процессии масок, которые, обойдя раза два вокруг пирамиды, сели на суда и переехали, под разную музыку и при пушечной пальбe в крепости и Адмиралтействе, на другую сторону реки, в Почтовый дом, назначенный для угощенья.
Машина, на которой переплывали через реку князь-папа и кардиналы, была особенного, странного изобретения. Сделан был плот из пустых, но хорошо закупоренных бочек, связанных по две вместе. Все они, в определенном расстоянии одна от другой, составляли шесть пар. Сверху, на каждой паре больших бочек, были прикреплены посредине еще бочки поменьше или ушаты, на которых сидели верхом кардиналы, крепко привязанные, чтобы не упали в воду. В этом виде они плыли один за другим, как гуси. Перед ними ехал большой пивной котел с широким дощатым бортом снаружи, поставленный также на пустые бочки, чтоб лучше держался на воде, и привязанный канатами и веревками к задним бочкам, на которых сидели кардиналы. В этом-то котле, наполненном крепким пивом, плавал князь-папа в большой деревянной чашке, как в лодке, так что видна была почти одна только его голова. И он, и кардиналы дрожали от страха, хотя совершенно напрасно, потому что приняты были все меры для их безопасности. Впереди всей машины красовалось большое, вырезанное из дерева, морское чудовище, и на нем сидел верхом явившийся на маскарад Нептун со своим трезубцем, которым он повертывал иногда князя-папу в его котле. Сзади на борту котла, на особой бочке, сидел Бахус и беспрестанно черпал пиво, в котором плавал папа, немало сердившийся на обоих своих соседей. Все эти бочки, большие и малые, влеклись несколькими лодками, причем кардиналы производили страшный шум коровьими рогами, в которые должны были постоянно трубить. Когда князь-папа хотел выйти из своего котла на берег, несколько человек, нарочно подосланных царем, как бы желая помочь ему, окунули его совсем с чашей в пиво, за что он страшно рассердился и немилосердно бранил царя, которому не оставлял ни на грош совести, очень хорошо поняв, что был выкупан в пиве по его приказанию. После того все маски отправились в Почтовый дом, где пили и пировали до позднего вечера. Сегодня (17-го числа) окончился маскарад, и хотя в продолжение восьми дней наряженные не постоянно собирались, однако ж никто, под штрафом 50 рублей, не смел все это время ходить иначе, как в маскe. Поэтому все радовались, что удовольствия на первый раз кончились».
* * *
Если бы вам довелось попасть в Петербург 26 ноября 1718 г., вы бы заметили, что на его и без того шумных улицах царит какое-то особое оживление. На перекрестках, у ворот того или иного дома толокся, собираясь кучками, народ, судя по одежде — все больше люди средних сословий. Что-то обсуждали, спорили. Наибольшим ажиотажем были охвачены те, которые толпились вокруг уличных фонарей. На фонарях висели какие-то объявления, и грамотеи читали их вслух. Понять, однако, толком было трудно. Чтецов-добровольцев перебивали вопросами. Иногда их голоса тонули в хоре восклицаний, то ли одобрительных, то ли нет — поди-ка разбери при таком шуме.
Но вот в общий галдеж ворвалось мерное деловитое постукивание барабана. Люди отхлынули от фонарей. Топтавшиеся до того в задних рядах первыми устремились вслед за барабанщиком. А тот, словно не видя, что за ним выросла целая свита, невозмутимо шагал по улице и, не поворачивая головы, выкрикивал в такт отбиваемой им дроби: «... начнутся 27 числа сего месяца. Первая будет у князь-папы, а потом будут следоваться другие, кому сказано будет, от того хозя...»
Барабанщик повернул за угол. Кое-кто из сопровождавшей его толпы отстал и вернулся к фонарям. Они явно разобрались уже, в чем дело, и спешили поделиться своими соображениями с остальными.
Что же так взбудоражило в этот день петербуржцев?
Всего-навсего указ об ассамблеях.
Пожалуй, лишь ближайшие сподвижники Петра, ну и те, конечно, кому удалось побывать в Западной Европе, отчетливо представляли себе, что такое ассамблея. Для большинства же само слово было совершеннейшей новостью — его услышали на Руси впервые. Поэтому указ начинался с подробного разъяснения названия и того, что за ним кроется.
«Ассамблея — слово французское, которого на русском языке одним словом выразить невозможно, но обстоятельно сказать: вольное в котором доме собрание или съезд делается не для только забавы, но и для дела; ибо тут можно друг друга видеть и о всякой нужде переговорить, также слышать, что где делается, при том же и забава».
Далее шел уже собственно указ.
«А каким образом оные ассамблеи отправлять, определяется... пунктом, покамест в обычай не войдет.
1. В каком дому имеет ассамблея быть, то надлежит письмом или иным знаком объявить людям, куда всякому вольно придтить, как мужескому полу, так и женскому.
2. Ранее 5 или 4 часов не начинается, а долее 10 пополудни не продолжается.
3. Хозяин не повинен гостей ни встречать, ни провожать, ни подчивать... но токмо повинен несколько покоев очистить, столы, свечи, питье, употребляемое в жажду, кто попросит, игры, на столах употребляемые.
4. ... также тут быть столько, кто хочет, и отъехать волен, когда хочет.
5. Во время бытия на ассамблее вольно сидеть, ходить, играть, никто другому прешкодить или унимать, также церемонии делать вставанием, провожанием и протчее отнюдь не дерзает под штрафом великого орла, но только при приезде и отъезде поклоном почтить можно.
6. Определяется, каким чинам на оные ассамблеи ходить, а именно: с высших чинов до обер-офицеров и дворян, также знатным купцам и начальным мастеровым людям, также знатным приказным, тож разумеется и о женском поле, их жен и детей».
Любопытный документ, не правда ли? А главное, неожиданный. У современного человека как-то не укладывается в сознании, для чего он понадобился: неужто тогда и веселиться можно было лишь по высочайшему приказу? У некоторых же, наверное, возникнет и другой вопрос: чего ради столько волнений из-за подобного указа? Можно подумать, что по меньшей мере о введении нового налога объявили.
Указ 1718 г. знаменует ломку старых бытовых традиций во имя более разумных требований времени. Предлагается новая форма общественного сближения, и в ней нет места типичной для Московской Руси замкнутости — национальной, сословной и семейной. На ассамблее русский и иностранец, титулованный сановник и мастеровой, мужчина и женщина должны чувствовать себя на равной ноге. Притом «вольно»: хочешь — танцуй, хочешь — сиди, в шахматы, шашки играй, разговаривай (сюда ведь, как помните, приходят не только развлекаться, но и потолковать о делах да о том, что на белом свете делается). И поменьше церемоний: кому нужны все эти утомительные поклоны в пояс и до земли, торжественные встречи и проводы, длиннющие тосты на полчаса каждый.