Дедушка выговаривал эти слова так громко и четко, что всё, до единого слова, было слышно за стеной в пекарне. Работавшие там Абрам, Меер и Рая переглянулись, и Абрам сказал своим родным: – Да там, похоже, «столпотворение вавилонское[94]», – и все трое заулыбались.
Что же происходило в комнате, служившей столовой, где находились отец, мать и Ревекка?
Выглядела комната, словно в ней проходит небольшое, но, с серьезной «повесткой дня», совещание. Лица у всех, как и само настроение, были предельно напряженные.
Все – стоят. Дедушка – с одной стороны стола, бабушка и мама – с другой.
Сначала дедушка восхвалял своих детей Абрама, Ципейру и Любу за то, что они, конечно, не без участия «шадханим[95]», связали свои судьбы с детьми таких же Хасидов, как и сам дедушка Лейб.
Потом уже начал отчитывать Ревекку, Богоотступницу, за её любовь к Митнагеду.
Моя мама понизила тон своего плача, чтобы яснее было слышно, о чем говорит дедушка. Ей казалось, что отцова мораль – это просто так, для успокоения его «хасидской совести», но не больше, что отец не желает ей зла, что стоит ей сейчас продержаться немного в таком «смиренном» положении, и отцовское сердце «оттает»…
Что касается «сердечности» бабушки, то она, как исконная Хасидка, была согласна с содержанием дедушкиной морали, но в душе «корила» себя за свою близорукость к дочери, благодаря чему Ревекка «увлеклась» Хаимом.
– А где же был дедушка? – Спрашивала себя бабушка. – Не перевелись ещё у нас, слава Б-гу, в Хотимске, «женихи» и «шадхоним». Да и клезмеров[96] достаточно…
Напрасно бабушка «корила» себя за близорукость к своей дочери и спрашивала себя, не перевелись ли ещё в Хотимске женихи и шадхоним…
Уместно спросить, – Кому они нужны?
Хаиму и Ревекке, например, они не нужны, потому, что они с юношеских лет гуляли вместе с их друзьями – парнями, девушками, качались на гигантских круговых качелях, бегали в догонялки («гори-гори масло, чтобы не погасло[97]»).
Потом – фанты, карты, кружки еврейской молодежи, литературные кружки и много других развлечений.
Позже, когда Хотимскому любительскому драматическому театру потребовалось пополнение, то в числе двенадцати приглашенных артистов-любителей были мои будущие родители, а их роли совпадали с их будущей жизнью, «жених» и «невеста».
Спрашивается, нужны ли «шадхоним» для них???
Возвращаемся в столовую, где мы оставили всех троих: дедушку, бабушку и маму.
И как только глава «большой» семьи произнес свою последнюю фразу «морали». – …Только через мой труп, – мама истерически вскрикнула, – Отец!!! Ты проклинаешь меня??? – и упала в обморок тут же, где и стояла.
Бабушка закричала. – Дети! Скорее сюда! На помощь! Ревекка умирает!
Но дети уже появились здесь, на пороге, поскольку они все слышали, особенно крик сестры. Братья Абрам и Меер подняли Ревекку и уложили её на диван. Здесь её привели в чувства и перенесли в кровать.
Ревекка спросила. – Где я? – Ей пояснили. Теперь, когда она увидела стоящих у кровати отца и мать, перед ней встала картина «заклинания». Она резко повернулась лицом к стене и пуще прежнего заплакала.
Родители пытались успокоить её, но все было тщетно.
Отец ушел. Мама накормила и напоила обиженную дочь и ушла к себе. Младшая сестра Рая всю ночь дежурила у сестры.
Ревекка плохо спала эту ночь, плакала несколько раз – беззвучно, так как рядом, в соседней комнате, в своей кровати спали родители.
Утром встала позднее обычного, и, позавтракав, пошла, как всегда, в пекарню. У печи уже «стоял» Абрам, сама же она сегодня работала у стола.
Немногим позже пришла уже знакомая нам Ента-«почтарь», как всегда, со своим чайным набором. Во время чаепития, «постоянная чаёвница» уселась рядом с Ревеккой и незаметно передала ей записку.
Влюбленные встретились…
В дореволюционное время была очень популярна песня – «Маруся[98] отравилась». У моих, «ныне покойных предков», эта песня была песней «клятвы верности».
Сегодня им не до песен, ни в какой форме, и ни в каком виде. Для моих родителей настал час раздумий, час решений.
И вот они дуэтом процитировали четверостишие поэта Надсона[99].
Не в шумной беседе друзья узнаются,
Они узнаются бедой,
Коль горе настанет и слёзы польются,
Тот друг, кто заплачет с тобой[100].
Решение было принято тут же, и «единогласно». Они «немедленно» уедут туда, куда собирались поехать «после» их свадьбы, в «свадебное путешествие», в город Жиздра[101], где живет её старшая сестра Ципейра с мужем Менделем Коганом и с двумя детьми.
94
Вавилонское столпотворение – в Библии рассказ о попытке построить после всемирного потопа город Вавилон и башню до небес (Вавилонская башня). Разгневанный дерзостью людей Бог «смешал их языки» (они перестали понимать друг друга), «рассеял их по всей земле, и они перестали строить город». В переносном смысле – суматоха, полный беспорядок, суета.
95
Шадхан (ивр.) – сват, посредник при заключении брака в иудаизме. В еврейской традиционной семье придается большое значение процессу нахождения своей пары. Профессия шадхана, который находил семьи, дети которых подходят друг другу, пользовалась большим уважением в еврейской общине. Шадханим – сваты.
96
Клезмер (идиш – кле(й)змер, сложносоставное слово из двух корней, восходящих к ивр. [клэй] инструменты и [зэмэр] напев) – традиционная народная музыка восточноевропейских евреев и особенный стиль её исполнения. Исполнители музыки в этом стиле – кле́змеры (идиш – ед.ч. кле(й)змэр, мн. ч. клезмо́рим/кле́змерс/кле́змер).
Истоки клезмера находятся как в древнем еврейском фольклоре, так и в музыке соседних народов, особенно бессарабской. Первоначально клезмерская музыка предназначалась для исполнения на свадебных торжествах, отчего структурно соответствует традиционному обряду бракосочетания. В письменном виде слово «клезмер» в современном значении впервые зафиксировано в манускрипте XVI века.
Термин «клезмерская музыка» (идиш кле́змерише музи́к) был введён в обиход советским музыковедом Мойше (Моисеем Яковлевичем) Береговским (1892–1961) в 1938 году.
97
«Гори-гори масло» – Русская народная подвижная игра: догонялка.
Играющие говорят хором: – Гори, гори масло, гори, гори ясно, чтобы не погасло. Глядь на небо, птички летят!..
98
«Маруся отравилась» – песня композитора Якова Пригожего 1911 года. Песня относится к бытовому городскому романсу. К моменту создания этой песни Яков Пригожий, в прошлом руководитель цыганских и русских хоров, работал пианистом известного московского ресторана «Яр», продолжая сочинять мелодии к разным стихам и создавая свои бессмертные песни. Кто является автором стихов, послуживших основой данной песни, неизвестно.
Песен о несчастной девичьей любви в арсенале русской фольклористики было немало, но «Маруся» моментально стала шлягером и оказалась сразу такой популярной, что в том же 1911 году «Марусю» записали на пластинки сразу несколько фирм, а уже через год песня потеряла авторство и на пластиночных этикетках стала указываться как народная.
99
Семён Яковлевич Надсон (14 (26) декабря 1862, Санкт-Петербург – 19 (31) января 1887, Ялта) – русский поэт смешанного еврейско-русского происхождения: по отцу еврейского происхождения, мать – из русской дворянской семьи Мамонтовых.
Появившийся в печати в 1885 году сборник стихотворений принёс Надсону огромный успех. При жизни поэта книга выдержала 5 изданий, а до 1917 года её успели переиздать 29 раз. Свыше 100 стихотворений Надсона положено на музыку.
100
«Не в шумной беседе друзья познаются.
Друзья познаются бедой.
Коль горе нагрянет, и слёзы польются,
Тот друг, кто заплачет с тобой!»
101
Жиздра – город в Калужской области России, административный центр Жиздринского района, образует городское поселение «Город Жиздра». Население – 5 509 чел. Город расположен на реке Жиздра, в 180 км на юго-запад от Калуги, приблизительно в 300 км к юго-западу от Москвы.
Первое упоминание о Жиздре относится к 1146 году. 17 октября 1777 года указом императрицы Екатерины II село Жиздра становится уездным городом Жиздринского уезда Калужского наместничества (с 1796 года – Калужской губернии).
С 1929 года город – центр Жиздринского района Брянского округа Западной области. С 1944 года в составе Калужской области.