Ей не было смысла торчать этим летом в Пуэрто-Рико с тремя детьми на руках в двухкомнатных апартаментах недалеко от пляжа, куда выходили сточные трубы Сан-Хуана. Ее муж находился в нескольких часах езды от города в лесном лагере. Это было похоже на него: добровольно находиться там, где он мог принести наибольшую пользу общине, — он был активистом-проповедником. Один раз в неделю преподобный отец навещал семью. Миа видела его только за обедом, остаток времени он проводил на пляже и в воде, совершенствуя свое тело.
Августовская жара была невыносимой. На ковре размножались тараканы. Всю неделю она кричала на детей. А когда по воскресеньям приезжал муж, готова была швырять предметы в зеркало. Он проводил дома ночь. Однажды, когда он приехал, она не выдержала: «Если я еще раз наклонюсь к ребенку, то просто переломлюсь, — заплакала она. — Закинь его на крышу». Ответа не последовало. «Ты не хочешь поговорить со мной. Пожалуйста, поговори со мной. Я боюсь. Я вот-вот сломаюсь».
Ее просьбы не тронули преподобного отца. Только сейчас она поняла, что он был из тех людей, которые могут испытывать сострадание и жалость лишь к посторонним. Большинство студентов колледжа, которые были у него на лекциях, восхищались его философским умом, он знал ответ на все вопросы. Он мог успокоить родителей, чьи дети пытались совершить самоубийство, вдохновить молодежь на высокие дела, утешить умирающих. Но преподобный отец не испытывал никакой жалости к своим самым близким людям. Он не видел и не слышал, что происходит в семье. Его эмоции были скрыты под стальной броней.
Такие люди часто уходят в духовенство, политику, психиатрию или выбирают любой другой род занятий, который позволит им бесстрастно помогать другим с позиции гуру и одновременно защитить себя от опасности проявления взаимопонимания к самым близким людям.
Если бы Миа прислушались к своим инстинктам, она никогда не вышла бы замуж за преподобного. Но в двадцать два года нас привлекают не столько открытость и взаимопонимание, сколько власть. Властный голос был у ее отца, человека, который мог сделать то, чего не могла она. Отец Миа был известным музыкантом, он объездил столицы государств всего мира и оказывал влияние на всех, кто шел за ним. Его внутреннее "я" пожирало все. Ему было легко угодить: нужно было только сказать «да».
Да, она хотела быть на сцене. В пять лет она стала обучаться танцам, а с одиннадцати уже занималась и помимо школы. Девочка хотела знать, что о ней говорили в школе. Она была одинока. Пройдя все проблемы полового созревания в одиночку, Миа долго догоняла сверстников.
Физиология не позволила девушке стать балериной, как этого хотел отец. Ее грудь набухла, бедра налились и ягодицы стали округлыми. Она вышла из периода полового созревания. Ее формы были хороши для занятий любовью, но не для сцены. В судьбу Миа были внесены коррективы. Она станет актрисой.
"Я также хотела угодить матери, — говорит она в сорок один год, — но поняла это только теперь. Мать говорила мне:
«Перестань кусать ногти. Никто не возьмет тебя замуж. Перестань читать книги, никто не возьмет тебя замуж»".
В двадцать два года Миа воплотила свою мечту в жизнь и стала актрисой в театре на Бродвее. Однако актерская жизнь ей скоро надоела. В этот момент преподобный, с его Прустом и Достоевским, с его рассказами о муках на войне и бедности, с его друзьями-профессорами, вошел в ее жизнь. Но не только новизна ощущений пленила ее.
Однажды она услышала, как молодой человек говорил с ее отцом. Вместо того чтобы беспрекословно соглашаться с ним во всем, как это делали многие другие, он спокойно и аргументирование изложил свое мнение. Миа была очарована.
«Тогда я сказала себе: „Уважаемый, приятный, солидный, официально признанный человек, сильная личность — он спасет меня, он обеспечит мою безопасность. Он сделает, что я скажу, не то что мой отец“. Правда, у меня было какое-то предчувствие, что наш брачный союз невозможен. Я не хотела его, но думала, что должна».
В двадцать лет Миа пыталась подменить свое внутреннее "я". Временная мечта для нее существовала только в голове ее отца, это показало замужество Миа. Она уговорила мужа завести ребенка. «Я была в отчаянии и хотела иметь детей, чтобы удостовериться в реальности своего существования». Когда детей стало уже трое, она испугалась такой тяжелой ноши. Ей не хватало общения с другими людьми. Пытаясь расширить круг общения, Миа предложила мужу проводить его занятия дома. Это внесло некоторое оживление в ее жизнь. Дом наполнился студентами, было интересно. Но потом все расходились по домам, и Миа снова оставалась одна с детьми и проблемами.
Иногда она мягко начинала: «Мы должны кое о чем поговорить».
В его глазах появлялась паника. Затем, словно получив инъекцию морфия, он внезапно засыпал мертвым сном.
«Разве мы не можем поспорить об этом?» — умоляла она.
«Ты такая большая, и это сводит тебя с ума», — отговаривался он. Преподобного мог тронуть расизм, Вьетнам, положение женщины в Пакистане. Однако абсолютно не волновало, что рядом медленно увядает женщина, с которой он ночью спит бок о бок. Но если дать ей возможность высказать наболевшее, то может получиться так, что его внутренние чувства откроются. А этого он не хотел себе позволить.
«Через семь лет меня стало тянуть к другим людям, — вспоминает Миа. — Я была как опустошенный сосуд. Я ничего не могла ему дать. Я поддерживала полтора десятка его учениц, но для меня они все были женщинами, которые отнимали у моего мужа время, энергию, страсть, волю. Мне ничего не оставалось».
Давайте рассмотрим, что такое расширение. Это универсальное стремление реализовать свой внутренний потенциал, которое присуще человеку при переходе к тридцатилетнему возрасту. Эта внутренняя потребность должна быть преобразована в активную деятельность, но возможен и успокоительный регрессивный шаг к более раннему этапу развития. На одном из путей конфронтация с «внутренним сторожем» может быть отодвинута на какой-то срок. Миа попробовала все пути и способы.
Не дожидаясь в Пуэрто-Рико, пока все лопнет, Миа быстро собрала вещи и вернулась домой. Она объяснила свой отъезд необходимостью делать записи для слепых и готовить речи для выступления перед Корпусом мира. С детьми она вела себя очень деспотично. "Я должна быть чем-то занята — это важнее всего.
Когда он вернется в ноябре, то увидит, что я сделала последнюю попытку не разрушить то, что есть, и мы начнем все заново".
Мнение о том, что наши личности могут быть изменены по команде, относится к двадцатилетнему возрасту. Миа была уже слишком взрослой, чтобы верить в такие иллюзии. Накануне Нового года она пережила короткую вялую любовную связь с одним из товарищей преподобного мужа. Его статус был таким же, как ее. Они любили одного и того же мужчину и с обидой довольствовались кусочками его личной жизни, в то время как преподобный набирался профессионализма. Они тайно встречались в автомобиле, представляя, что это их романтическое увлечение. В жизни Миа не было секса, а ее тело требовало любви для получения наслаждения.
Порой она думала, что лучше бы ей было стать плохой плоскогрудой танцовщицей.
За день до пасхи, в конце поста, когда в доме все смолкло, преподобный священник позвал ее в спальню наверх. Так он говорил с ней впервые.
«Я понял, что жизнь устраивает тебя лишь тогда, когда в ней присутствует секс, — сказал он. — Я знаю обо всем, однако не хочу, чтобы ты чувствовала себя виноватой. У меня тоже была любовная связь в Пуэрто-Рико».
Он не просил у жены оправдания. Она также не чувствовала себя виноватой.
«Я не могла уйти от него из-за детей, — объясняет Миа. — Они были слишком малы. Однако я чувствовала, что это просто дело времени».
На протяжении этого перехода поведение Миа превратилось из регрессивного в самодеградирующее. Она ходила по магазинам, разглядывая витрины. Каждый день эту женщину с отличной фигурой можно было увидеть гуляющей в городе. Ее лицо ничего не выражало. Она рассматривала витрины магазинов, словно девочка-подросток, которая поставила себе цель найти подходящие туфли. Тележку она привычно тащила за собой. Она забывала, что дети ждут ее в школе. По вечерам, одурманив себя изрядным количеством спиртного, она готова была лечь в постель с любым студентом факультета. Такие неожиданные встречи проходили одинаково: быстро, сухо, анонимно. Если бы она хотела узнать фамилию последнего мужчины, с которым ложилась в постель, ей достаточно было бы заглянуть в адресную книгу факультета.