«Начиная с тридцати восьми лет вдохновение может быть горячим и интенсивным… но растет дистанция между первым излиянием вдохновения и законченным творческим продуктом. Вдохновение может приходить медленно. Его внезапные вспышки являются лишь началом рабочего процесса, и он должен быть представлен на элементарном уровне».
Работая с сырым материалом своего воображения, зрелый художник начинает излучать творческую силу более сосредоточенно, как пишет Жак. Картина или удачный сюжет, которые первоначально возникают, — это не конечный продукт, а начальный этап. В течение нескольких лет они могут подвергаться модификации.
В зрелом возрасте в творческую работу, наполняя ее философским содержанием, начинает проникать трагизм. Комедии Шекспира были продуктом двадцатилетнего возраста. Его трагедии начались с «Ромео и Джульетты», пьесы, которую он написал в тридцать один год, а триумф других трагедий пришел к нему в тридцать пять — сорок лет.
Воспоминания о Шекспире или испытывающем депрессию Данте помогут нам вновь сбалансировать нашу перспективу личных мук в период кризиса, связанного с серединой жизни. Гуманисты-психологи всегда говорят о «революции нашей личности». Так, эгоистично сконцентрировавшись на своих несчастьях за семьдесят лет жизни, мы часто отбрасываем доказательство подобных тем в развитии западного человека. Даже в XIII веке Данте дожил до пятидесяти шести лет. Шекспир, живший на триста лет позднее, дошел до пятидесятидвухлетнего рубежа. Пройдя десятилетний период и пережив дикие страхи, каждый из них потом наслаждался жизнью и творчеством на протяжении еще пятнадцати лет.
Духовный кризисОбщество считает, что каркас для целесообразного осмысления хаоса многим людям дала религия. Во времена Данте христианский мир был упорядочен и значим. Имелось земное существование и царство дьявола, через которое человек проходил на пути к вечной радости при переходе к новой жизни.
Данте— поэт и Данте-пилигрим из «Божественной комедии» затерялись в начале перехода, но они оба знали, куда нужно идти. Божественное провидение было повсюду и указывало им путь.
Философия экзистенциализма говорит нам словами Ницше: «Это мой путь. А где твой путь? Пути не существует».
Современный странник Харрингтон, несмотря на то, что был убежденным католиком в молодости, не говорил о Боге, называя себя его овечкой в долине смерти. Вместо этого он обратился к психоаналитикам, когда его взволновала двусмысленность в толковании половых ролей, системы веры и ценностей и здорового поведения. Через несколько лет может оказаться, что быть гомосексуалистом — это «хорошо», ЦРУ — это «плохо» и наиболее «здоровой» системой зашиты будет — все вздернуть.
Во времена Фрейда все было иначе. Его пациенты принадлежали к среднему классу в рамках венского общества. Когда человек кричал: «Я тону», — Фрейд возвращал его в жесткий реальный мир. Психиатр сегодняшнего дня находится в совершенно другой позиции. Он тоже помогает тонущему пациенту и пытается мягко транспортировать его до плота. Но когда они возвращаются, плота уже нет.
Многие люди, рано замкнутые в тесные рамки религиозных традиции, в середине жизни оказываются в состоянии борьбы с абсолютистскими позициями, которые больше не отвечают их опыту.
Я расскажу вам о человеке, которого встретила вскоре после того, как начала заниматься этой темой. Это был сорокашестилетний священник. «Я рада встрече с вами, отец Рэйнз», — сказала я. (В этом случае указана настоящая фамилия священника.)
«Я не хочу, чтобы вы называли меня отец Рэйнз, — ответил он. — Называйте меня просто Боб». Он с явным облегчением снял сутану и рассказал мне классическую историю о себе, молодом мужчине, который по семейной традиции пошел в церковнослужители. Такую личность я называю замкнутой, она была ранее описана в этой книге. Отец Боба был отставным епископом.
«Два моих брата и я пошли в духовную семинарию, — объяснял Боб Рэйнз, покашливая. — На нас тихо. но настойчиво оказывали давление, и мне пришлось испить эту чашу до дна. Я продолжил семейную традицию. Я никогда не пытался перечить отцу ни в юности, ни в отрочестве. Он был очень сильной личностью, однако я понял это только спустя несколько лет».
В сорок лет отец Рэйнз чувствовал, что его личность внутри священника-профессионала разрушилась. Он был один. Предполагалось, что он знает ответы на все вопросы, но теперь он не мог справиться со своими собственными душевными метаниями. Ему нужно было разобраться со своими ошибками, своим гневом, потребностью в ласке и всеми другими чувствами, которые ранее подавлялись. Убежденный в том, что и другие личности, возможно, подвергаются в середине жизни таким глубоким изменениям, он занял пост директора Центра рекреации Киркридж на Пенсильванских холмах, который не относился к какой-либо определенной конфессии. Уединенность на природе отвечает его настоящим потребностям в отражении. Он исследует поведение людей в группе, проводя различные семинары и занятия. Боб Рэйнз, как и многие другие люди, ищет обновления цели в середине жизни.
Различие между серединой жизни и средним возрастомПрактически в любом случае личность, которая находится в переходе к середине жизни, драматически отличается от человека, который повторно стабилизируется в среднем возрасте. Это касается и докторов, копающихся в наших мозгах. Вот что показало исследование, в ходе которого сравнивались младшие и старшие аналитики, работающие в институте психиатрии Уильяма Элансона Уайта.
Младшие аналитики. Возраст: от тридцати семи до тридцати девяти лет. Их ориентация отличается от ориентации старших аналитиков. В сущности, любой вопрос для младших аналитиков связан с их отношением к другим. Середина жизни определяется ими как наличие партнера по брачному союзу. Карьера, положение, физическая привлекательность воспринимаются ими как борьба за имидж с более молодыми коллегами. Младшие аналитики верят в то, что сейчас у них самый счастливый возраст, однако стремятся занять более высокое положение.
Старшие аналитики. Они достигли в среднем пятидесяти трех лет. Рассматривают кризис, связанный с серединой жизни, как индивидуальное дело. Средний возраст видится им как предлагающий новую ступень в продолжающемся жизненном цикле, в котором человек определяется по отношению к своим родителям, супруге, детям. Они заняты переоценкой своей собственной жизни. Они, вероятно, меньше обвиняют своих партнеров по брачному союзу в существующих проблемах, в то время как младшие аналитики считают, что они могут обвинить в своих проблемах того или иного партнера и не воспринимают брачный союз как процесс, следующий за различными стадиями развития. Для старших аналитиков напряженное состязание с другими коллегами ослабло. Они ищут личные привязанности. В отличие от младших аналитиков, они подчеркивают, что средний возраст является для них освобождением от давления внешних обстоятельств. Им открылась самая большая свобода: свобода быть независимым и самодостаточным в рамках любых взаимоотношений.
Исследователи суммируют все изменения как движение от «нас» ко «мне».
Неизвестно, что считать действительным средним возрастом. Люди из рабочего класса считают, что достигают среднего возраста в сорок лет, а старшего — в шестьдесят. Администраторы и бизнесмены-профессионалы называют средним возраст пятидесяти лет, а в семьдесят относят себя к людям старшего возраста.
Нойгартен отмечала, что мужчины и женщины среднего возраста являются «стандартными представителями, принимающими решения», и что, «пока они живут в обществе… ориентированном на молодежь», оно «управляется людьми среднего возраста». Однако попытайтесь сказать это сорокалетнему человеку. Это все равно, что сказать подростку, потерявшему свою первую любовь, что ничего не случилось. В переходе к середине жизни мы все охвачены мыслями о старости и неминуемой смерти, мы не хотим обрести себя на новой ступени развития и поэтому неспособны поверить в силу людей среднего возраста.