Варрава зашипел на него, ненавидя свое фальшивое имя. Барнс. Жалкое подобие имени.
Однако, он знал, чем ему грозит признание своего наследия. Многие еще помнили исторически проклятое имя и события, которые в тот день привел в действие Понтий Пилат.
Скоро. Скоро он станет самим собой, а тогда имя Варравы будут ненавидеть и бояться с таким размахом, что то, что было раньше, покажется ничем этим овцам.
Овца перед ним распростерлась прямо здесь, на цементном полу центральной подземной комнаты Праймуса.
— Как лидер Праймуса, я обязан делать только то, что хочу, — презрительно усмехнулся он. — Две других палаты конгресса сделают в точности то, что я им прикажу, не так ли?
Человек припал к земле и выполз из комнаты, вероятно, считая, что ему повезло, принимая во внимание то, чему он стал свидетелем.
Вампир перевел взгляд на конгрессмена из Айовы и сенатора из Мичигана, которые доставили ему такие проблемы. Они болтались, ноги их не доставали до пола, их руки были вытянуты и вставлены в кандалы, впаянные в стену.
Женщины его кровавой стаи порхали вокруг них, изящно кромсая кожу мужчин в цепях и высасывая кровь, которая струилась по их обнаженным телам. Конгрессмен из Айовы все еще стонал, а другой уже давно замолчал.
Варрава рассмотрел и отверг все выводы, принимая во внимание относительную силу членов их партии, которая основывалась на их выносливости, а потом пересел в свое, похожее на трон кресло. Его глаза сузились, он сконцентрировался на нарушении элементов, которое почувствовал.
— Что могло бы обладать подобной силой? — пробормотал он, пальцами барабаня по подлокотнику кресла.
Дверь в комнату распахнулась, и его главнокомандующий Дракос влетел в комнату:
— Ты почувствовал это, Варрава?
Варрава кивнул, практически незаметно.
— Я это почувствовал. Что это было?
Дракос опустился на землю, его серебряные волосы рассыпались по плечам. Варрава прекрасно сознавал, что многие его женщины жадно посматривали на его генерала.
Нужно что-то делать с Дракосом. Он набрал достаточно сил, чтобы бросить мне вызов. Возможно, пора взять себе нового помощника.
Но вслух он лишь ответил на заданный вопрос.
— Может быть, ничего. Может быть, всё. Вышли головной отряд. Мы не можем себе сейчас позволить отвлекаться.
— Анубиза?
Едва, лишь едва Варрава сдержал дрожь.
— Она была… недосягаема в последнее время. И не то что бы она сказала нам все, что знает.
— Все же, если мы вызовем ее… — Дракос сжал зубы.
— Достаточно, — прорычал Варрава. — Делай, как я сказал.
— Как пожелаешь, так будет сделано, — ответил Дракос, отводя взгляд и низко кланяясь. — Я поведу их.
— Нет, ты мне нужен здесь, — сказала Варрава. — Пошли другого. Пошли Терминуса.
Дракос поднял бровь, но в целом его лицо было совсем непроницаемо. Неудивительно для вампира, которому больше девятисот лет, но, тем не менее, это было неудобно.
Варрава поднялся резко и быстро, что могло бы испугать прикованного конгрессмена, если бы одна из женщин не разрезала ему яремную вену в тот момент.
— Хороших политиков так сложно найти в теперешние времена, — заметил Варрава. — В них не хватает некоторой стойкости.
Обходя брызги крови и с удовольствием вдыхая густой медный запах, Варрава махнул рукой генералу.
— У меня для тебя более важное задание, мой главнокомандующий. Мне нужен другой телепат. Я был, вероятно, сверхвнимательным в своей привязанности к последнему.
Его мысли снова вернулись к куску неживой плоти, который он оставил на полу своей спальни, всего лишь с легким сожалением.
Дракос бесстрастно ответил:
— Телепатов мало, и они живут на больших расстояниях, милорд, и поэтому их так сложно обнаружить. Я надеялся, что этот…
Варрава перебил его:
— Ты мне возражаешь, Дракос?
Хотя за этот год он был несколько суров с телепатами. Его желания крови и плоти все росли, а не уменьшались с возрастом и набиранием силы, а слышать полные страдания мысли своих жертв через телепатическую связь было невероятно заманчиво.
Если бы только эмпаты все еще существовали. Чувствовать боль овцы, причиняя ее: он задрожал просто в экстазе при одной мысли об этом.
Никто не жил столько, сколько он, — и не у кого было Варраве спросить, будет ли его голод ужесточаться со временем. Вероятно, ему было суждено превратиться в более дикое животное, чем те оборотни, которых он планировал уничтожить.
Стряхнув темные мысли, он вывел Дракоса из комнаты, посмотрев на женщин, которые безумно, жадно поглощали фонтан крови конгрессмена.
— И позови моего секретаря. У меня есть несколько новых предложений насчет того законопроекта, который никак не принимают. Я полагаю, что остальные конгрессмены найдут его теперь более… привлекательным.
Он остановился у дверей, и повернул голову к останкам своих наиболее целеустремленных оппонентов в Конгрессе.
— Потом пришли кого-нибудь убрать этот мусор.
Глава 8
Конлан глубоко вздохнул в уверенности, что аромат Райли сохранился в окружающем его воздухе. Он чувствовал ее вкус у себя во рту — ее тепло и сладость. Все еще ощущал отпечаток ее шелковой кожи на своих руках, на своем затвердевшем и ноющем теле. Он все еще мог чувствовать те эмоции, которые она так громко передавала.
Все в нем требовало, чтобы он отправился вслед за ней. Потребность, граничащая с одержимостью, затопила его, но столетия тренировок дали о себе знать, и он сумел побороть свои инстинкты. Он обязан найти и проанализировать угрозу. Он никогда не испытывал подобной волны слабости. Она прошла через пару минут, но кто знал, могла ли она возвратиться?
Так что же, черт возьми, вызвало ее? Было ли это оттого, что он разделил ее эмоции?
Ради Посейдона, он никогда не встречал подобного во всех историях своего народа. Его никогда не предостерегали на этот счет.
Ему необходимо определить причину своей слабости, чтобы он смог ее предотвратить. Справиться с ней. Как любил заявлять Аларик, знание — сила.
Он потянулся к своему брату через их общую ментальную тропинку.
— Вэн?
Внезапно в его голове раздался голос, звеневший от ярости и более скрытой, но, тем не менее, явной обеспокоенности. Мы почти добрались, брат.
Обязанность укоренилась в нем, после стольких лет борьбы за сохранения контроля над собственным разумом. Его обязанностью было вернуть Трезубец. Наконец, взойти на трон, о чем он старался не думать вот уже два столетия. Вести свой народ.
Будущий король не бросает свои обязанности, чтобы следовать за женщиной.
Он мрачно рассмеялся. Да, обязанность. Потому что именно это нужно Атлантиде, чтобы после пятисотлетнего идеального правления моего отца, на трон взошел проклятый чокнутый, который даже не смог сбежать от вампиров.
Его челюсть напряглась, пока он выводил круги на песке. Не то, что бы Райли или какая-то другая женщина, заслуживала такую обузу, какой он является.
Он подумал про Анубизу. Что, если боль его уничтожила? Что, если секс для него теперь будет запятнанным, извращенным?
Неправильным?
Что у него есть, чтобы предложить женщине? Он должен быть разумным.
Правильно. Вот только разумность сейчас просто невозможна, черт побери. Его тело напряглось до боли, только при мысли о волосах Райли, скользящих по его рукам, как тончайший шелк Атлантиды. Она не казалась испорченной. Ничего в ней, в мысли о них вместе не было неправильного.
Слишком правильно. Как такое может быть, чтобы он испытывал подобное к женщине, которую только встретил?
К человеку!
Закрыв глаза, Конлан стал медленно дышать носом, и воззвал к дисциплине своего обучения, которое могло погасить яростную потребность. Он был Высоким принцем, и он знал свои обязанности.