Вот и о. Мисаил приехал и сразу приглашает меня к себе в город Алейск, — открывает новую главу своей исповеди о. Серафим.
Это был всё ещё 1958‑й год.
Я отказываюсь:
— Мне надо служить каждый день, для того чтобы приучиться. А у вас служба один раз в неделю.
Он говорит:
— Будешь служить и у меня каждый день. С месяц побудешь и поедешь в Чебаки, примешь настоятельство у о. Иннокентия. А он приедет ко мне вторым.
Соглашаюсь. Но он уехал вперед на два дня, я — уж потом.
Получил на руки положенные документы и поехал в Алейск.
Приезжаю в 12 часов ночи, никто не встречает. Господи, куда теперь деваться? Я — в рясе, скуфейке и с крестом. Вдруг выбегают из-за поворота молодой паренёк лет 18, а за ним — две или три девчушки. И, запыхавшись, говорят:
— Отец Серафим, благословите.
Я сразу же смело благословляю. Попутно решаю в уме: это их послал о. Мисаил. Так оно и было. Сам он приболел, вот и послал их.
Паренёк — это его послушник и пономарь, а те — вроде певчие.
Добрались до места около часа ночи. Поговорили и улеглись спать. Утро мудренее вечера.
Церковь в честь великомученика Димитрия Солунского, г. Алейск
Назавтра готовлюсь к вечерней службе. Слава Богу, служу смело, правильно, да ещё и требы все исполняю. Вот и месяц проходит. Хочу уехать, но о. Мисаил ввиду своей болезни не отпускает. А тут на мою ли беду, не знаю, но пришла телеграмма о том, что Владыку снимают.
У о. Мисаила куда и болезнь девалась. Он быстро сел на поезд и — был таков.
Приезжает через три дня. Рассказывает, как прощались, сколько было пролито слёз. В конце разговора, рассмеявшись, вручает мне указ о временном исполнении обязанностей настоятеля. У меня чуть волосы дыбом не встали от этой новости. Ну, а куда деваться, ведь так получилось.
О. Мисаил задумал уехать с Владыкой, а о. Иннокентий струсил принимать настоятельство в городской местности.
— Между прочим, этот приход славился на всю епархию своими разбойническими делами, — поясняет о. Серафим. — Рассказывают, что прихожане здесь убили дьякона, священника избили, у второго сорвали крест, а третьего яйцами забросали в алтаре. Кошмар!
Но я как‑то не боялся этих случаев.
Мы проводили о. Мисаила. Народа на вокзале было столько, что по перрону не пройдешь. Зашёл он в вагон, а уж чемодан ему подавали через головы. Он же благословлял всех прямо из вагона.
Остался я один. Правда, ещё со мной был Володя — парень лет тридцати, которого принял о. Мисаил пономарём. Люди нас полюбили.
А тут ещё о. Мисаил, сказав прощальное слово, упомянул и обо мне:
— Смотрите, берегите и уважайте отца Серафима. Это мой бывший послушник, он — истинный служитель и последователь Христа. Он ещё молод. Юные годы его посвящены службе Богу и людям. Помогайте ему во всём. Любите. Да будут тогда пребывать среди вас мир и тишина.
Я — настоятель Свято-Дмитриевского храма. Вот я и настоятельствовал. Правда, хоть и недолго — всего четыре месяца, а столько событий произошло.
Служба у нас в Алейске всегда была торжественная. Пел хор из 12–15 человек. Прислужников было много. Бывало, как пойдем на вход, красота: все в стихарях. Вот впереди идёт Володя с подсвечником. За ним Витя — 12 лет, дальше Коля — 7 лет и Саша — 6 лет. Все — с подсвечниками. А народ радовался и благодарил Бога.
Я начинал читать проповеди. С народом обходился очень вежливо, культурно, а главное — требы исполнял без задержки.
Вот приехал и Ваня, который провожал о. Мисаила. Стали жить втроем (третий — Владимир пономарь). Сами готовили себе обеды. Вечерами ходили иногда на речку. В общем, народ не чаял в нас души.
Вечерняя служба, то есть всенощная кончалась ночью. Нас сторож провожал с ружьём до дома. А ночью охранял не столь бдительно церковь, как наш дом. Боялись, что и нас убьют.
— Господи, — думаем себе, — кому мы нужны!
Не хотелось говорить, что мы не боимся и не надо нас охранять. Но как бы это не посчитали за бахвальство. А мы то на самом деле не боялись. Проводят нас под ружьём, заставят закрыться на все запоры. А как только уйдут, мы открываем все крючки и смеёмся. Бог миловал. Никогда не было случаев нападения. А Володя наш говорит:
— Я сам смотрю, на кого бы наброситься.
Правда, он крепкий был малый.
Вот мы и жили не тужили. Но враг рода человеческого не дремлет. Он хочет всегда мутить чистую воду. Опасным человеком для всего прихода был иеромонах Пимен (возможно, это иеромонах Пимен (Михаил Семенович Жуков) (1903–1973 годы). После закрытия храма в 1960 г. в Алейске продолжал служить на дому. Есть свидетельства, что за терпение болезней стяжал дар исцеления и прозорливости).