Как‑то раз начальник, по‑нашему дядя Ваня, усадил нас обедать на крылечке своего дома и любовался нами. Подходит его заместитель и с удивлением восклицает:
— О, что это тут у Вас, товарищ подполковник? Новые кадры воспитываете?
— Да, это мои будущие солдаты, — ответил подполковник.
И, действительно, он не ошибся в своих пророческих словах, мы все трое служили в рядах Советской Армии.
Тыл не подводил
Все сибиряки крепили оборону страны. Собирали денежные средства на строительство танковых колонн и авиаэскадрилий. Подписывались на военные займы. Готовили на фронт посылки с тёплыми вещами, продуктами, табаком и кисетами. А сами жили впроголодь.
Безбилетники
Мундыбаш — не только посёлок, но и железнодорожная станция, — напоминает рассказчик.
А сколько раз мы с братом Витей ездили на поездах без билетов. Сколько же было всевозможных приключений.
Вот нас толчками выгоняют ночью из поезда на каком‑то глухом полустанке. Слёз — целое море, но нам никто не сочувствует. Нет, лгу, сочувствуют. Какой‑то дядька уже на ходу снова подсаживает нас на ступеньки вагона. И мы мчимся дальше. Зуб на зуб не попадает. Дверь в вагон закрыта, надо крепко держаться за поручни. А дремота одолевает. Она готова каждую минуту бросить нас под колеса. Однако дверь отворяется. Нас хватают, как котят, за шкирку и — в вагон. Что будет, то и будь. Но мы рады, что отогрелись. Нас пронесло.
В другой раз меня, как штатного «зайца», заперли в камеру. Боже мой! Я — преступник. Ведь ночь и день почти просидел в тёмной сырой комнате. Какая несознательность у взрослых! Мама пришла выкупать меня. Открыли двери камеры. И вот на пороге появился преступник: голоногий мальчишка 13–14 лет. Мать встречает. Какая радость! Я — на свободе.
Через многие годы
Пришёл после войны ко мне на исповедь один мужчина в годах. Сомневающийся такой, — рассказывает о. Серафим.
— Я — фронтовик, — сказал он. — Почему‑то я верю, что вы можете у меня исповедь принять и не скажете никому. В войну я расстрелял двух своих солдат.
И далее он поведал:
— В окопах, на передовой, лежим. Зима. Молодые деревенские солдатики рядом — холодные, голодные. Один говорит:
— Слушай, Вань, ну чо нас заставляют воевать? Хлеба не дают, а воевать заставляют!
Назавтра этих солдатиков контрразведка приводит:
— Вы так говорили?
— Говорили.
Абсолютно деревенские! Ну и всё — к расстрелу.
Я говорю:
— Не могу расстреливать, не могу.
И плачу.
— Приказываю тебе расстрелять, — командир говорит, — откажешься — самого в расход пустим.
И я их расстрелял. Ни за что.
Я отпустил ему тот грех.
Осинники
Город на Кондоме
Осинники — город в Кемеровской области на реке Кондоме при впадении в неё реки Кандалеп.
Основан на месте шорского Осиновского улуса в 1926 году, хотя первые штольни были заложены ещё в XIX веке.
Сначала рабочий поселок назывался Осиновка. Городской статус Осинники получили в декабре 1938 года.
Река Кондома с видом на Осинники
1945 год. Война закончилась, — продолжает вести нас автор записок по цепочке событий.
Ура! — казалось бы, надо радоваться, но не до этого, не до эмоций.
Из Горной Шории, из Мундыбаша, где перерабатывают железную руду, наша семья переезжает чуть севернее — в шахтёрский город Осинники.
Там нам должно быть лучше. Наша бабуся здесь, тётка, Лёнька.
Да и пойдешь с сумочкой, тут лучше подают. Пока несколько домиков обежишь — и сыт. Я‑то ведь тоже ходил и просил всегда так: «Подайте милостыньку Христа ради».
А что за смысл в просьбе, я не понимал в то время. Кто даст, а кто и откажет.
Как‑то постучал в дом. Открыла двери учительница, дала что‑то покушать и сказала, что нехорошо попрошайничать.
Однажды Витя с голоду чуть не уснул в сугробе навсегда, еле его растормошили.
На родительский день одна бабушка дала яйцо. Мама разделила его на всех.
Когда не могли уехать домой обратно, ночевали в канаве. Однажды так было тепло, травка зелёная, и это было на Пасху.
Шёл 1946 год. Я учился в пятом классе.
Учёба не идет. Нищета, голод, а голод — не тётка тебе.