Как я не завидую медведице, на которую неслась громадина мускул, она пригнулась, чтобы проскочить под ноги, но Спас еще ниже опустил голову (старый вояка, повидал много на веку) и, зацепив рогом, опрокинул медведицу на спину, затем резко развернулся на пол-оборота, упал боком на нее, придавив своим весом к земле. Это ей хватило с лихвой. Два остальных помоложе, испугавшись огня, притормозили на проводах. Следопыт и Зверобой добили их стрелами, если, конечно, надо было, укус жужжалки для них был смертелен, а стрела не всегда могла пройти сквозь толщу жира и поразить важные органы. Зато Спаса было не остановить, он, подцепив свою жертву рогами, подняв над головой, носился, ревя на всю округу, как будто говоря: «Смотрите, какой я герой, бойтесь меня».
– Да, видела б его теперь зубрица, приняла бы назад в стадо, – вылезая из-под медведя, пошутил Донжуан.
Все дружно рассмеялись.
– В такого ударить, что в скалу, себе дороже, – Добавил Следопыт.
– Нам можно и на охоту с ним ходить: и шкуру сразу снимет, и мясо разомнет, – вставил Зверобой.
– На свидание можно отправить, и подарок знатный имеется, – не унимался Донжуан.
Всем было очень весело, пострадавших нет. Герой наш еще долго ревел и топтал медведя. Мы развели хороший костер жарить мясо, которое само к нам пришло, сами виноваты, не надо было докучать нам. Жаль оставлять трофеи, столько мяса хватит на все село на неделю вперед. До утра трещал костер, запах разошелся на всю округу, но хищник, учуяв, чье это мясо, обходил стороной. Взяв последний кусок хлеба, подошел к Спасу, угостил, погладив морду, прижал к себе, он довольный только сопел.
Утром, погрузив на телегу мясо и шкуры, двинулись в путь. Утомленные борьбой и сохранением припасов, мы еле переставляли ноги. Следопыт ушел вперед, разведать дорогу. Зверобой упорно держался за телегу и за зубра. Больше всех повезло Донжуану, разлегшись на повозке, дремал, делая вид, что придерживает провизию. Я, как всегда, шел впереди, уговаривая нашего героя желудями, хлеб закончился. За привалом Донжуан предложил привязать к повозке веревку и протянуть под ошейник, а самому идти рядом и придерживать второй конец веревки, если что, просто отпустить ее. После боевого крещения Спас стал намного спокойней, он и не думал уже вырываться, уходить от нас, шел спокойно, не замечая, что тянет повозку, на которую уселся я.
Двадцать шестой день. Следопыт, вернувшись из разведки, доложил, что селенье в дне перехода. Спас уже был впряжен в повозку, как положено, посреди, но веревки на всякий случай вязали слабо, узлом с бантиком, сами восседали на повозке, а впереди шли по очереди. В село решили зайти утром, чтобы не перепугать нашим обозом.
Ночью снова не спалось, кто-то рыскал вокруг, бык вел себя очень агрессивно, фыркал и тихо ревел. В лесу мелькала иногда тень очень крупного зверя. Весь заготовленный хворост догорел к полуночи, посчитали, что у села спокойней будет, собрали маловато. Правда, все обошлось.
Утро выдалось спокойное. Запрягши Спаса, двинулись в село, меня снова отправили вперед, а сами, смеясь, расселись на повозке.
– Ты помоложе будешь, вот и почет тебе идти впереди.
– Да и Спас тебя уважает.
– Ты возьми веревку, привяжи к рогам, и пусть думают, что ты все тащишь.
Так они дурачились надо мной, пока не вышли из леса. На подходе к селу тропа стала песчаная, каменистая, и я решил согнать зло на своих обидчиков. Оторвав ветку, я потеребил морду зубру и сам побежал в сторону села. Бык не любил этого и принял это за игру, рванул за мной. Я, весело смеясь, несся что было сил, бык не отставал, так же азартно ревел. Но что творилось на повозке, это что-то, вещи, шкуры, мясо и люди – все смешалось в кучу. Повозку трясло, подпрыгивала на ямках, камнях, корнях деревьев.
– По-по-подож-ди.
– Не-не спе-ши.
– Повоз-ку-ку раз-раз-лома-ешь-ешь.
Слышно было сзади. Только задорный и звонкий смех Донжуана подбадривал меня.
Со стороны села выглядело все наоборот. Представьте себе картину. Впереди убегает мальчик, за ним, ревя, несется громадина зубра, а завершает это какое-то нагромождение, тянущееся сзади в облаке пыли, из которого несется отборный мат вперемешку с задорным смехом, взлетающее вверх на каждой кочке, после себя оставляя длинный густой шлейф. Вот с таким гиканьем мы влетели в центр села, когда пыль развеялась, нас окружало немногочисленное население. Мы, довольные, (может, кто и нет, я уж точно был доволен), пыльные, стояли, улыбаясь, только зубы блестели. Я сразу узнал того воина (ну почему я забываю знакомиться?), что приходил к нам, подошел к нему и обнял. Напряжение спало. Толпа загомонила, с опаской озираясь на Спаса. Он был немного неспокоен после пробежки, да и людей так много видел впервые. Я попросил принести хлеба для него.