– Майлс, посмотри на это!
Когда она утром уезжала, постель была покрыта лоскутным одеялом. Сейчас его не было, и на его месте лежал великолепный шерстяной плед ручной работы, расшитый яркими замысловатыми индейскими узорами.
– Это Тананкоа, – прошептала Пейдж, прижимая к лицу плед. – Она вышила его для нас. О Майлс, сегодня все делали мне просто сказочные подарки! Ты знаешь, Клара, помимо свадебного платья, сшила мне прекрасный ночной халат.
– Тебе не придется сейчас надевать его, – зарычал он.
Весь этот день, каждую минуту, он наблюдал за ней, за своей прекрасной новобрачной, от одного вида которой перехватывает дыхание, он видел восхищенные лица всех мужчин, которые кружились с ней в вальсе, гибкой и сияющей.
Если бы он мог, он умыкнул бы ее еще раньше. Он предвкушал это мгновение, когда они наконец окажутся вдвоем в их собственной спальне, когда он сможет спять с нее одежду и получить то, что принадлежит ему отныне и навсегда, – свою жену.
Он шарил пальцами по ее спине, и в голосе его прозвучало нетерпение:
– Как расстегиваются эти проклятые пуговицы? Их тут штук пятьдесят!
Она пожала плечами.
– Я не знаю. Клара шила это платье и застегивала его на мне.
Он выругался про себя.
– Я клянусь, что с помощью этого ночного халата и пуговиц Клара пытается сохранить твою девственность.
Пейдж хихикнула.
– Несколько поздновато.
И как это ни странно, несмотря на все ночи, которые они провели в объятиях друг друга, он почувствовал, что она неожиданно начала стесняться, и это его тронуло.
Наконец платье было расстегнуто, и он принялся целовать ее спину сверху донизу. Но, когда он попытался вытащить ее руки из рукавов. Пейдж вытянула ему навстречу руки, и он увидел еще добрую дюжину пуговиц на каждой.
Он покачал головой и пробормотал:
– А я-то всегда думал, что Клара Флетчер хорошо ко мне относится.
В конце концов последняя петелька была расстегнута, и он стянул с нее прохладную материю, позволив своим рукам скользнуть по ее шелковистой коже, по ее плечам. Он снял с ее плеч бретельки комбинации, и его брюки взметнулись вверх, когда он увидел ее новый бюстгальтер, тонкий и вызывающий, сшитый из того же атласа, что и свадебное платье.
Он ничего не сказал, пока не снял с нее и платье и комбинацию, обнаружив крохотные трусики из того же материала и тоненький пояс с резинками, поддерживавшими кремовые шелковые чулки.
Он посмотрел в насмешливые зеленые глаза и заметил краску, заливающую ее шею.
– Да, – сказала она, защищаясь, – я не собиралась надевать старое белье на мою свадьбу, в магазине ничего подходящего не водится, так что я попросила Клару сшить мне.
И вновь на ее лице и в голосе проступила очаровательная застенчивость.
– Они… они тебе нравятся, Майлс? – Она помолчала, потом тихо сказалa: – Я подумала, что это может стать моим свадебным подарком тебе. – Она нервно хихикнула. – Клара была совершенно потрясена, когда я показала ей, чего я хочу. Я даже подумала, что она намерена бросить эту затею, но после всего она проделала отличную работу.
– Я не могу представить себе лучшего подарка.
Он решил про себя, что купит Кларе самую большую коробку шоколадных конфет, какая только есть в продаже в магазине Компании Гудзонова залива.
Чувственная красота Пейдж, открывшаяся его глазам и все еще прикрытая тонким бельем, заставила его задохнуться. Он взял ее лицо в свои ладони и заглянул ей в глаза, стараясь выразить хотя бы малую толику любви и желания, которые он испытывал к ней.
– Ты так прекрасна! – прошептал он. – Так совершенна! Я не могу поверить, что все это на самом деле принадлежит мне. Что ты моя жена. – Он с трудом перевел дыхание. – Я люблю тебя, Пейдж. Я буду тебе самым хорошим мужем, каким только смогу. Я буду любить тебя и заботиться о тебе до конца моих дней.
Мягкий свет лампы бросал на ее кожу тени, и Майлс губами шел по следам этих теней, вдыхая ноздрями ее благоухание, ощущая сладость ее губ, спускаясь к подбородку, задержавшись на пульсирующей ниточке у ее горла.
Он взял в рот сначала один ее сосок, прикрытый атласом, потом другой, с гордостью ощутив, как она судорожно вздохнула. Он поискал и нашел крючок, на котором держался ее бюстгальтер, и одним движением расстегнул его.
Он научился обращаться с этим новомодным нижним бельем, это совершенно точно. Все, что ему нужно, – это практика.
Он исследовал поверхность под узеньким пояском для чулок и с утонченной медлительностью начал стягивать с нее чулки. Усилие, к которому ему пришлось прибегнуть, чтобы делать это медленно, заставило его затрепетать.
Когда их тела наконец сплелись, он смотрел в ее глаза, широко открытые, с тяжелыми веками, ищущие в его лице решимость, и, похоже, обнаруживавшие то, что она ищет. Улыбка тронула ее губы, и он поцеловал их.
Когда он уже больше не мог терпеть, он выговорил ее имя, и она отозвалась всем своим телом, открыв то сокровенное место, которое он искал, за секунду до него и вобрав его в себя.
Через неделю после свадьбы Майлс купил у Чарли Уокера этот маленький белый домик за справедливую цену и вручил купчую на него Пейдж в качестве своего свадебного подарка.
Он перевез сюда все свои вещи из форта, и каждый вечер, подъезжая к этому дому, он ликовал: «Это наш дом. Я живу здесь вместе с моей женой». Он невольно улыбался, и радость распирала его сердце.
Однако дела в форте отнюдь не радовали. Там все время росли напряжение и тревога по мере того, как приходили все новые сообщения о том, что у индейцев начинают греметь барабаны войны, а метисы все больше озлобляются.
Майлс начал потихоньку накапливать медикаменты, одеяла и сухие продукты еще осенью, когда Пейдж предупредила его о приближающемся восстании.
После разговора с Дюмоном в резервации Повелителя Грома в сентябре Майлс написал комиссару, выразив свое сочувствие положению метисов и озабоченность создавшейся ситуацией, предупреждая о неминуемой катастрофе, если правительство будет по-прежнему игнорировать требования исконных жителей здешних мест и будет и дальше позволять, чтобы у них отнимали их фермы.
Единственным ответом ему были выговор и высказанное в самых жестких выражениях напоминание, что ему следует заниматься своим делом, а правительство будет заниматься своим.
В декабре Майлс узнал, что Луи Райел вытащил на свет Божий Билль о правах, требуя, в частности, более либерального отношения к индейцам и подтверждения права собственности на землю, занимаемую метисами, – разумные и вполне умеренные требования, по мнению Майлса.
Он с нетерпением ожидал ответной реакции и в начале января узнал, что сэр Джон Макдональд отшвырнул в сторону эти требования, как он поступал и со всеми предшествующими.
Точные слова Макдональда прозвучали провокационно и были типичными для того пренебрежения канадского правительства к исконным жителям этих мест.
– Если вы ждете, когда индейцы и полукровки будут удовлетворены, – пошутил он в кругу своих коллег, – вы можете ждать до второго пришествия.
Однако в феврале, когда донесения о волнениях стали поступать в правительственную резиденцию в Оттаве, Макдональд отдал секретный приказ Конной полиции усилить свои гарнизоны во всех фортах.
Конечно, слух об этом секретном приказе разлетелся по всему Западу. Когда метисы узнали, что более пятисот солдат Конной полиции направляются сюда, Луи Райел стал созывать своих сторонников.
К концу февраля Майлс знал без всяких сомнений, что восстание, которое предсказывала Пейдж, быстро разрастается, подобно пожару в прерии, угрожая уничтожить все на своем пути. Не оставалось ничего другого, как готовиться и ждать.
На второй неделе марта Пейдж утром меняла повязку на обожженной руке одного ребенка, когда мальчик-индеец принес ей записку.
«Пожалуйста, приезжай, – прочитала она наспех нацарапанные слова. – Тананкоа нуждается в твоей помощи».