– Мы приготовим на обед хороший бифштекс, Дан.
Он припомнил, что в золе от сгоревшего дома видел железную кастрюлю. Горячая пища поможет им пережить предстоящую холодную ночь. Часть дома еще горела, и можно было использовать тлеющие угли.
– Вы умеете готовить, док? – В голосе Данни звучало сомнение, и Майлс кинул в его сторону насмешливый взгляд.
– Конная полиция должна уметь почти все, ты разве не знаешь об этом?
– У вас и у вашей жены есть дети, такие, как я и Мисси? Потому что если нет, то, может быть, мы могли бы стать вашими детьми?
Майлсу потребовалось усилие, чтобы проглотить комок в горле.
– Это прекрасное предложение, молодой человек. Мы обсудим все позднее, а сейчас я хочу, чтобы ты не беспокоился насчет того, где вы с Мисси окажетесь, потому что я обещаю, что у вас будет дом, где вы будете вместе и счастливы.
Девочка спала, а когда она проснулась, то села и стала своими большими черными глазами следить, как Майлс и Данни готовят еду.
К тому времени, когда они кончили есть, начало смеркаться. Майлс оседлал Трупера, подсадил Данни на его широкую спину, вручил мальчику Мисси, закутанную в одеяло. Потом сел сам, убедившись, что ружье можно легко достать, а револьвер заряжен и под рукой на бедре.
С наступлением вечера стало гораздо холоднее. Похоже было, что пойдет снег. Если они попадут в снежную бурю… Майлс с усилием выкинул эту мысль из головы.
Он взял Мисси у Данни, устроил ее поудобнее между собой и мальчиком и тронул лошадь.
Если повезет, они к рассвету доберутся до форта.
Майлс знал, что где-то там похитители Пейдж скачут на восток, если следы, которые нашел Роб, правильны.
С каждой милей, которая приближала его к форту, Майлс отдалялся от Пейдж.
Жива ли она еще, или они бросили ее тело где-то в прерии, избитое, изнасилованное?
Невыносимая боль сжимала его сердце. Он любит ее больше жизни, и вот теперь он потерял ее.
Он потерпел неудачу.
Пейдж, дорогая моя, прости меня!
ГЛАВА 20
С каждой милей, которую они одолевали, температура, похоже, падала еще на один градус. Начался дождь, он перешел в дождь со снегом, а потом пошел снег.
Замерзшая и промокшая даже в одеяле, Мисси тихо плакала, но Данни ни разу не пожаловался.
Темнота стала совсем непроницаемой, и Майлс мог только надеяться, что едет в правильном направлении.
В какой-то момент снег перестал падать, и небо прояснилось, появилась некоторая видимость. Майлс, прижимавший руками двух озябших детей, боролся со сном, который одолевал его по мере того, как тянулись ночные часы, и монотонный шаг лошади просто усыплял его.
Потом он увидел, как пламя осветило небо, наверное, горела хижина какого-нибудь поселенца. Теперь Майлс сбросил с себя сонливость и держался настороже, выглядывая любой признак индейского лагеря.
Перед рассветом поднялся сильный ветер, и Майлс начал волноваться, как перенесут Данни и Мисси такой резкий холод. Дети дрожали, хотя он и прижимал их к своему телу и старался укрыть их хоть в какой-то мере от ледяного ветра.
Облегчение он испытал, когда вскоре после рассвета увидел огоньки в домах Баттлфорда.
– Уже почти все, молодежь, – пробормотал он. – Продержитесь еще немного, и скоро я вас накормлю, высушу и найду вам теплую одежду.
Данни проснулся и выпрямился, глядя туда, куда показывал Майлс.
Они проехали еще с полчаса, когда мальчик сказал:
– Док, похоже, что там пожар.
Майлс уже натянул поводья и остановил Трупера. Он в ужасе смотрел на языки пламени, вздымавшиеся над городом, и сердце у него упало.
Это могло означать только одно.
Как и предсказывала Пейдж, Баттлфорд был осажден.
Майлс объехал город стороной, подобравшись к форту с тыла. На это ушло два часа, наступило уже утро, и снова пошел снег, когда широкие ворота распахнулись, чтобы они могли въехать. Форт был битком набит лошадьми и фургонами поселенцев.
– Найди кого-нибудь, кто позаботится об этих детях, – приказал Майлс подбежавшему констеблю, снимая Мисси и Данни с лошади. Потом сам спешился. – Им нужно…
– Я позабочусь о них, Майлс.
К ним подбежала Клара Флетчер с одеялами и схватила у него Мисси. Она завернула ее в одеяло, а другое бросила констеблю, который держал на руках Данни.
– Сегодня рано утром приехал полицейский и сказал нам, что отряды индейцев убивают поселенцев. Мы тут же поехали в форт, и я только что услышала, что Пейдж пропала. – Она прижимала девочку к себе. – Вы ее не нашли? – В голосе Клары звучал страх.
Майлс только покачал головой, и Клара закусила губу, чтобы не расплакаться, и поторопилась прочь с детьми.
В Батоше маленькая группа метисок собралась в кухне, стараясь не вздрагивать от то и дело раздающихся ружейных выстрелов и взрывов артиллерийских снарядов, но Пейдж понимала, что они так же напуганы и нервничают, как и она. Некоторые из них молча молились – у них только губы шевелились.
У Пейдж болело сердце за них. У них, как и у нее, многое было поставлено на кон – их сыновья, мужья и братья находились в гуще битвы.
Майлс – хирург, и если идет сражение, то, она знала, он на поле битвы, как и любимые мужчины этих женщин. Сегодня эти мужчины подвергались опасности быть разорванными на клочки снарядами, которые подвезли англичане, чтобы сражаться с армией метисов.
О Боже, как она тоскует по Майлсу! Не проходит и часа, чтобы она не думала о нем, не тосковала. Много раз она обдумывала пути побега, но при этом понимала, что никогда не сможет одна преодолеть сотню миль, отделяющих Батош от Баттлфорда.
Она знала, что восстания индейцев вспыхивают повсюду. Барабаны войны гремят, и каждый белый подвергается опасности. Были уже несколько ужасных случаев, когда индейцы нападали на белых поселенцев и убивали их.
– Выпей это, Джиджет, это поможет твоему животу. – Мадлен протянула настой, приготовленный ею, Марджерите, молодой беременной жене Пайела.
Марджерита, которую все ласково звали Джиджет, уже дважды выбегала из дома из-за приступов рвоты, вызванной волнением о битве, разворачивающейся менее чем в двадцати милях отсюда.
Она должна родить через месяц, и Мадлен волновалась из-за ее рвоты. У самой Мадлен детей не было, но она была крестной матерью множества детей этой деревни.
– Джиджет, ты не должна сейчас так волноваться, ребенок у тебя в животе должен быть спокоен, так ведь, мадам доктор?
Мадлен улыбнулась Пейдж, ее ясное смуглое лицо выражало симпатию, возникшую между этими двумя женщинами за месяц, прошедший с того дня, когда Пейдж появилась у нее на пороге.
Мадлен никогда не относилась к ней как к пленнице. Скорее она вела себя как любящая мать, какой никогда не знала Пейдж.
Пейдж ответила ей успокаивающей улыбкой, хотя была серьезно озабочена ребенком Джиджет. Пейдж убедилась, что и Джиджет, и Мадлен, и некоторые другие женщины-метиски больны легочным туберкулезом, так же как и некоторые из детей, тихо игравших в другой части дома.
Она делала все, что в ее силах, рассказывала им про эту болезнь, подчеркивая необходимость в здоровой пище, свежем воздухе, а самое главное – в тщательной стерилизации всех тарелок и приборов, используемых болеющими, чтобы предотвратить передачу бактерий другим.
Но, даже давая им врачебные советы, она понимала, что эти бедные люди не могут выполнить ее предписаний: многие из них потеряли свои дома, продукты были на исходе.
Пейдж приходила в ярость, когда слышала о сожженных и разграбленных домах, о разворованных запасах продовольствия, о похищенных вещах. По ее мнению, с английской армии следовало бы спросить за ее поведение на фермах метисов.
Знакомое чувство отчаяния и бессилия охватывало Пейдж, но она ничего не могла сделать для больных метисок и их детей – средств борьбы с туберкулезом еще не изобрели.