– Немало для первой недели. – Лео посмотрел на Алекса, который безостановочно прыгал в своей кроватке с пружинистым дном. – Вы довольны его яслями?
– Абсолютно. Они в соседнем доме. Когда образуется просвет в работе, я могу заскочить туда и пообщаться с ним. Но и, конечно, покормить.
– К его большому удовольствию.
Они оба рассмеялись. Лео уже не раз видел, как требователен бывает Алекс ко времени еды.
– Это очень странное ощущение – заниматься этими женщинами и детьми, – задумчиво сказала Пейдж. – У меня бывают моменты, когда я чувствую себя так, словно я вернулась в мой кабинет в Баттлфорде.
Лео вопросительно приподнял бровь.
– Проблемы физического состояния там иные, – объяснила она. – Нет СПИДа, нет наркоманов, но эмоциональные проблемы такие же. А я там проклинала все на свете из-за того, что у меня нет современного медицинского оборудования.
Лео дал понять, что он внимательно слушает.
– Так вот, черт побери, если сейчас происходит не то же самое! Вы знаете, Лео, сейчас появился целый букет болезней, против которых мы не имеем никаких лекарств. Кому-то я могу помочь, кому-то нет, все так же, как и там. Это какое-то проклятье!
Ей так хотелось рассказать все это Майлсу. Как часто она возмущалась тем, что там нет чудес, которыми пользуются в ее время. Говорила ли она ему о СПИДе и о наркоманах? Она не могла вспомнить.
– Чем больше все меняется, тем больше оно остается тем же самым, – заметил Лео, накладывая ей на тарелку овощи.
В марте Алексу исполнилось шесть месяцев. Он теперь мог самостоятельно передвигаться по комнате, ползая от одного интересного предмета к другому. У него были шесть зубов и большой набор всяких звуков. Пеленать его уже было невозможно, он не мог оставаться спокойным ни минуты. Он умел сам садиться и играть в ладушки.
Физически он напоминал Майлса, обещая вырасти высоким. Его большие серо-зеленые глаза были окаймлены неприлично длинными загнутыми ресницами. Прохожие на улице улыбались ему, не в силах устоять перед его открытой улыбкой.
Его страсть к еде никогда ему не изменяла, он чувствовал себя несчастным только в одном случае – когда хоть ненадолго задерживалась еда.
Но однажды утром в начале апреля он проснулся, и у него был жар и он не захотел есть смесь, которой Пейдж хотела накормить его с ложки. Она все еще кормила его грудью, но на этот раз он сделал два или три глотка и отвернулся.
До этого он никогда не болел и уж, конечно, впервые отказывался от еды. Встревоженная Пейдж смерила ему температуру. Она оказалась высокой, тревожно высокой. Она дала ему аспирин, обтерла губкой с теплой водой и позвонила в клинику предупредить, что сегодня прийти не сможет.
Во второй половине дня температура у Алекса подскочила еще выше, несмотря на лекарства, обтирания и пузырь с ледяной водой в паху. Он весь горел и был вялым, дыхание было затруднено. Он не мог выпить глотка воды, и Пейдж уже начала бояться обезвоживания организма. Она проверила его горло и уши, но они не были воспалены.
Чувствуя себя глупо, что она такая мнительная мать, Пейдж позвонила педиатру, которого рекомендовал ей Сэм, и тот подтвердил, что она все делает правильно, он бы действовал точно так же, и добавил:
– Если ему не станет лучше, то утром первым делом принесите мальчика в клинику, и я посмотрю его. Если возникнут проблемы ночью, звоните мне.
Стараясь сохранять спокойствие и холодный рассудок, но нуждаясь в поддержке, Пейдж набрала номер телефона Сэма.
– У меня остались еще две пациентки, которых я должен принять, после чего я буду у тебя, – обещал он, и она почувствовала себя слишком благодарной ему, чтобы запротестовать.
После Рождества она видела Сэма всего несколько раз. Когда она открыла ему дверь, он обнял ее раньше, чем она успела поздороваться с ним.
– Наверное, у парня режутся зубки, а два лучших врача в Ванкувере не могут поставить диагноз, – пошутил он, склоняясь над кроваткой Алекса.
Сэм осмотрел Алекса совершенно так же, как это делала несколько раз за день Пейдж, и пришел к таким же выводам.
– У него сильная лихорадка, но будь я проклят, если знаю, откуда она! Я привез с собой разные лекарства, будем пробовать.
Они ввели новый препарат, и Сэм остался, чтобы проследить за результатом его действия. Пейдж пыталась быть гостеприимной хозяйкой, но каждым своим нервом прислушивалась к сыну, дремавшему в кроватке.
– Я тут видел Лео. Он сказал, что вы довольно часто встречаетесь.
Тон у Сэма был безразличным.
– Да, мы встречаемся, но это дружба и ничего больше.
Ее раздражало, что она должна оправдываться. Он встал и подошел к окну, посмотрел на цветущие нарциссы на подоконнике.
– Ты решила возвращаться, Пейдж? Ты ведь говорила, что это будет весной?
Его вопрос попал прямо в цель, в самое сердце проблемы, мучившей ее всю зиму.
– Почему ты задаешь мне этот вопрос? – резко спросила она, понимая, что ведет себя глупо, но беспокойство за Алекса, смешанное с чувством вины за то, что она избегает принимать решение насчет того, пытаться ли ей вернуться в Баттлфорд, вынудили ее вот так гаркнуть на него: – Я в твои личные дела не вмешиваюсь!
Он отвернулся от окна, но вместо того, чтобы рассердиться, подошел и обнял ее за плечи.
– Спокойно, доктор. Я, наверное, не слишком дипломатичен. Понимаешь, я пытаюсь объяснить тебе кое-что. Я обязан рассказать тебе все. Дело в том, что я повстречал женщину, которая мне понравилась. Не считая тебя, конечно. Поэтому я в последнее время не так часто бывал у тебя. Я не хочу, чтобы ты думала, что я потерпел поражение от Лео.
Пейдж уже устыдилась своей вспышки.
– Сэм, так это же замечательно! Я действительно рада за тебя, и я хотела бы познакомиться с ней, когда Алексу станет получше. Она врач? Или медсестра?
Он покачал головой.
– Она служит в полиции. Если говорить точнее, то в Конной.
Пейдж только рот раскрыла.
– В Конной?
Он ухмыльнулся, наслаждаясь ее удивлением.
– Она навещала свою сестру, которая одна из моих пациенток. Она захотела находиться в родильной палате, когда появится на свет ее племянник, и мы познакомились. Зовут ее Кристина.
– Кристина.
Пейдж заметила, как порозовели щеки у Сэма и изменилось выражение его глаз. Он влюблен, и это заставило ее еще острее затосковать по Майлсу.
– Я хочу сказать тебе кое-что про Лео. – Сэм сел на диван рядом с ней и взял ее за руку. – Пойми меня правильно, но он влюблен в тебя, и ты должна хорошенько подумать насчет этой твоей идеи вернуться в Баттлфорд.
Она начала протестовать, но он перебил ее:
– Это опасно, Пейдж. Я даже смутно не представляю себе, как это происходит, но Лео говорит, что это может оказаться по-настоящему опасно, а я ему верю. У тебя есть Алекс, о котором надо подумать, ты теперь не одна. А Лео хороший мужик – он несколько эксцентричен, но сердце у него золотое. Его первая жена оказалась абсолютной шлюхой, но он никогда не сказал о ней дурного слова. Он даже богат, хотя для тебя деньги немногое значат. Он получил деньги в наследство от семьи своей матери, много денег. Он обожает Алекса, и если ты его хоть немножко поощришь, я знаю, он будет готов.
Пейдж почувствовала себя глубоко несчастной.
– Я знаю. Я все это знаю, Сэм. Но беда в том, что я не люблю Лео. Я люблю моего мужа. Я влюблена в главного врача Майлса Болдуина.
Когда она произносила его имя и должность, ей на какое-то мгновение казалось, что он становится ближе к ней.
– Ты будешь пытаться вернуться?
Алекс заплакал, она вскочила и поспешила взять его на руки.
Сэм тоже подошел, и они оба пощупали голову мальчика. Температура у Алекса падала, стало ясно, что лекарство, привезенное Сэмом, подействовало. Градусник подтверждал это.
Пейдж ощутила слабость облегчения. Она опустилась в кресло-качалку, приподняла свою спортивную рубашку и дала Алексу грудь. На этот раз он начал сосать не с той жадностью, как обычно, но во всяком случае не отворачивался, как раньше.