— Все в пещерах, — хрипит Клык, стараясь перекричать разбушевавшийся ветер. Вокруг нас столбом стоит дым и пепел.
Я упрямо качаю головой:
— Не все. Ангел наверняка не успела. — В горле будто бутылочные осколки застряли, и каждое слово дается мне со страшным трудом. Клык поднимает на меня глаза, и я читаю в них то, что сама я сказать не решилась:
— И Дилан тоже снаружи.
Они оба, скорее всего, где-то на холмах, там, куда Дилан отвел население острова.
Это я, а не Дилан, должна была их спасать.
В молчаливом согласии вдвоем с Клыком мы взмываем в небо. За сотню метров от нас все деревья спалило дотла. Нам повезло. Еще немного — и мы бы взорвались почище всякого фейерверка. Над дымящимся островом, над поваленными обугленными деревьями несемся на всех парах к берегу.
Вдруг страшный взрыв, будто прямо у меня в голове взрывается бомба.
Будто это я сама взорвалась, как бомба.
Мой мозг содрогнулся.
Крылья теряют контроль.
Барабанные перепонки вибрируют, а в глазах потемнело.
И оба мы падаем с неба.
Ниже. Еще ниже.
Как и предсказывала Ангел.
Мне остается только бессильно наблюдать, как кружится вокруг пепел и как несутся мне навстречу острые валуны.
А потом свет меркнет для меня навсегда.
85
— Вставай! — доносится откуда-то издалека чей-то голос. — Вставай! Вставай! Вставай! — Низкий и медленный, каждый звук точно водой пропитан. Чей это голос? Мой? Ангела? Какого-то таинственного незнакомца? Может, его вообще не существует?
Но голос крепнет и становится все громче, превращаясь в шипение рвущейся под напором воды, в свист и вой ошалелого ветра, пульсирующего в моем мозгу.
Закрываю уши ладонями — чувствую под рукой влагу. Нос горит от металлического привкуса крови. Приоткрываю глаза — в лицо мне ударяют острые иглы ураганного ливня.
Оборачиваюсь, инстинктивно ища помощи. Чья-то могучая рука дергает меня вверх, и я повисаю чуть ли не в сантиметре от края утеса.
— Вставай! — Сквозь помутившееся сознание до меня доходит, что это Клык орет мне в самое ухо. Он наконец до меня докричался и поднял на ноги.
Вглядываюсь в расщелины утеса. Где дети? Но вижу только поднявшуюся над океаном стену воды. Да что там стену! Ее и словами-то не опишешь — выше любого небоскреба, она закрыла весь горизонт. И растет на глазах, все выше и все страшнее. Теперь уже даже неба не видно. Стена воды уже нависла над нами. Она вот-вот накроет наш холм.
Мегацунами.
Инстинктивно пытаюсь взлететь, но нестерпимая боль пронзает мое смятое и исковерканное крыло, из которого хлещет кровь. Сердце у меня останавливается. Вот и конец.
Конец света. Конец мне, моей жизни.
В груди клокочет жалость к себе. Я вот-вот разрыдаюсь. Но Клык берет в ладони мое лицо и смотрит на меня пристально и настойчиво.
— Макс. Я люблю тебя, — произносит он наконец те самые слова, которых я ждала всю свою жизнь и которые выше и важнее цунами. На которых держится вся вселенная, перед которыми отступают и хаос разрушения, и ужас неизбежной смерти. — Макс, я люблю тебя до смерти.
«Я знаю, — думаю я. — Я всегда это знала».
Его черные глаза стали чернее ночи. Такими черными я их никогда еще не видела. Глядя сквозь меня, они смотрят в нашу судьбу. Поворачиваюсь и вижу нависшую над нами волну. Еще секунда — и ее бурлящий пеной гребень рухнет на нас. Но меня уже ничем не удивишь, ничем не испугаешь. Теперь ничто не вызывает во мне ни трепета страха, ни содрогания ярости. Я приняла мою судьбу.
«Это совсем не страшно», — думаю я.
Клык с невыразимой нежностью целует мои глаза, мои щеки, мои губы. В последний раз. Потом он прижимает меня к своей груди, мы оба в последний раз вдыхаем соленый мокрый воздух, навечно сплетаем руки, ноги, тела, прежде чем стена воды обрушивается на утес и проглатывает нас и весь мир.
Я тоже люблю тебя, Клык.
Эпилог
Последнее слово Макс
Не плачьте обо мне, дорогие читатели. Не рыдайте, не лейте горючих слез. Зачем? Только страницы намокнут.
Да и нет тому особых причин. Потому что, по правде сказать, счастливее меня девчонки на свете нет. Я серьезно. Только не говорите, что вам виднее и что я уже умерла.
Подумайте сами. Когда настанет конец, кому выпадет умирать в объятиях любимого? Того, кто знал вас всю жизнь и всю жизнь любил. Того, кто любил вас так, как вам хотелось, чтобы вас любили?