— Присаживайтесь.
Я опустился в кресло на долю мгновения раньше пухлого господинчика, испытав чуть заметный укол удовольствия. Он — проситель. Я — хозяин. И плевать, что скоро (ох, надеюсь) наши статусы в глазах друг друга изменятся, он станет уважаемым (ну, неуважаемым, что роли не играет) работодателем, а я — наемным работником. Добавив в голос каплю холодка — а пусть не забывает, что оторвал меня от сверхважных дел — я напомнил:
— Вы не представились.
— Друзов, Владимир Викторович. Это моя супруга, Екатерина Леопольдовна.
И почему я не удивлен? Эта дамочка просто не может быть какой-нибудь заурядной «Ивановной» или «Петровной». Хотя в русской истории хватает царей со столь простонародными именами, среди нынешней скороспелой аристократии как-то подобные имена не приживаются.
— Изложите проблему, а я посмотрю, смогу ли вам помочь.
Гости переглянулись. Признаться, я ожидал, что говорить в итоге будет всё же женщина, она в этом тандеме явно лидирует. Ошибся.
— Прежде я хотел бы уточнить, — он помялся, словно собираясь сказать непристойность в приличном обществе, — правильно ли я понимаю, что вы оказываете услуги розыска с использованием… нетрадиционных способов?
— Если вы имеете в виду экстрасенсорику, то вы правы. В какой-то мере. Мы не разглашаем наших методов, но, как правило, добиваемся результата. Что у вас пропало?
Он поморщился.
— К сожалению, не «что», а «кто». Пропала моя… наша дочь.
— Вот как? — я поудобнее устроился в кресле, давая понять, что готов к диалогу. — Тогда извольте подробности.
Оговорка от моего внимания не ускользнула, и теперь стало понятно, почему, при явно ведомом положении в семье, именно Владимир Викторович сейчас будет давать информацию и вести торг, а его супруга сохранит статус стороннего наблюдателя. Дочь, очевидно, не её.
— Её зовут Елена. Елена Владимировна Друзова. Ей восемнадцать лет. Три дня назад она ушла из дома.
Он замолчал, словно сказанное всё объясняло. С моей точки зрения, объясняло многое — совершеннолетие, переходный возраст (сам недавно из него вышел, знаю, что говорю), вероятные трения с мачехой, да и отец не производит впечатления душевного человека. Девочка ощутила себя взрослой и сбежала при первой же возможности… может, прихватив содержимое папиного сейфа, может просто так, на одних романтических настроениях. Бывает.
Но с такими проблемами надо в полицию.
— В полицию обращались?
Екатерина Леопольдовна фыркнула, изобразив высшую степень презрения — то ли в адрес упомянутой госструктуры, то ли в мой. Её муж вздохнул.
— Да, но безрезультатно. Нам ясно дали понять, что раз девушка уже взрослая, искать её не имеет смысла. Тем более что она оставила записку.
— Если вы хотите, чтобы мы смогли помочь, вам придётся изложить все факты и все возможные гипотезы, — сухо заметил я. — А заодно предоставить вещественные свидетельства, на основании которых можно сделать вывод, что девушка была похищена. Записку, дневник, что-то ещё. Возможно, придётся осмотреть квартиру. Сами понимаете, если она и в самом деле ушла добровольно с намерением разорвать с вами отношения, искать её практически бесполезно. Не потому, что не найдём, а потому, что для неё это будет излишним стрессом и налаживанию отношений не поможет.
— Я не думаю, что она была похищена, — признался толстяк. — Скорее, просто минутная прихоть, каприз… она девочка импульсивная, да и в семье у нас имели место некоторые сложности. Бывало и раньше — хлопнуть дверью, переночевать у подруги…
— Или у друга, — подсказал я не без некоторого, тщательно скрытого, злорадства.
— Или так, — не стал спорить он. — Я взрослый человек, я понимаю, что рано или поздно это случится, если не случилось давно. Леночка не любит пускать меня в свою жизнь, так что я, как это бывает, обо всём узнаю последним. А современная молодежь…
Он осекся, понимая, что я как раз принадлежу к этой самой молодежи, и его сетований на падение нравов и устоев могу не оценить.
— Так вот, такое было. Пару раз. Ну три-четыре, не больше. На второй, максимум на третий день Леночка возвращалась как ни в чём ни бывало. Мы обычно не начинали бить тревогу, понимали, что это эмоции, а так-то она девочка вполне трезвомыслящая и понимает, что её будущее на данном этапе целиком и полностью зависит от родителей.
Я не стал говорить, что именно эта зависимость несколько лет назад и толкнула лично меня на то, чтобы пойти в армию наперекор родительской воле. Отмазать меня папе было вполне по силам, он почти успел обо всем договориться — только я его опередил. Не то, чтобы я так уж хотел служить Отчизне, хотя и ярко выраженного страха перед военкоматом не испытывал. Но очень уж хотелось проявить самостоятельность, доказать, что могу сам принимать решения. Известную роль сыграл и тот факт, что дядя Фёдор мою затею одобрил целиком и полностью — а его мнение для меня всегда имело значение, зачастую более весомое, чем позиция отца. Дядя Фёдор с братом не то чтобы не ладил, нет. На первый взгляд всё было тихо-мирно. И на второй тоже. Но иногда, когда они оставались наедине (а кто в детстве не подслушивал «взрослые» разговоры при любом удобном случае?), проскальзывали в беседе некоторые фразы, заставлявшие сделать вывод, что не так уж у них в отношениях всё безоблачно.