Я намеревался сказать ей, что, по-моему, было бы благоразумнее, если бы она не приходила до самого венчания, так как я не хотел, чтобы она рисковала какой-либо встречей, могущей создать неверное впечатление. Я думал, что это было бы слишком большим напряжением.
Я не выходил в гостиную до тех пор, пока она не пришла. Когда я вошел, она поднялась. Она была бледнее обыкновенного и очень тверда.
— Я думала о том, — сказала она, прежде, чем я успел заговорить, — что если я обещаю выполнять все наши условия и буду жить тут в вашей квартире, то вам совсем не к чему будет проделывать всю церемонию в консульстве. Ваше желание, чтобы я была вашей женой по имени в Англии — это каприз, который может пройти, а поэтому смешно связывать себя. Мне абсолютно все равно, что будут думать обо мне, а потому я предпочла бы это.
— Почему? — спросил я, на минуту недоумевая, что случилось.
Сперва я подумал, что поводом к тому послужила боязнь, что я узнаю ее историю, но потом я вспомнил, что, как ей было известно, я, во всяком случае, знал бы все через герцогиню. Что это могло быть в таком случае?
Я почувствовал себя жестоким — я не буду облегчать ей путь. Если у нее дьявольская воля, так, во всякой случае, у нее такая же гордость.
— Я не так равнодушен, как вы, к такому неблаговидному положению, в какое вас поставила бы ваша идея. Я не хочу, чтобы мои друзья считали меня подлецом, который воспользовался вашим положением секретарши.
— Значит, вы все же желаете брака?
— Конечно.
Она внезапно сжала руки, как будто была не в силах больше владеть собой, а я подумал о том, что она однажды сказала Буртону — что не может больше бороться. Я не позволил себе испытать к ней сочувствие. Хотя я жаждал заключить ее в объятия и сказать ей, что люблю ее, что все знаю — я, все же, не сделал этого. Я не могу позволить ей взять надо мною верх, иначе у нас никогда не будет мира. Я не скажу ей, что люблю ее, пока ее гордость не будет сломлена, пока я не заставлю ее полюбить меня и добровольно придти ко мне.
Она молчала.
— Вчера я видел герцогиню де Курвиль и рассказал ей, что мы помолвлены.
Она явно вздрогнула.
— Сказала она вам мое настоящее имя?
— Я знал его уже некоторое время. Я думаю, что ясно дал вам понять, как мало интересуюсь этим, нам не к чему больше говорить на эту тему. Вам придется только поговорить со старым Робертом Нельсоном, моим адвокатом, который будет здесь в понедельник. Он объяснит вам те распоряжения, которые я хочу сделать, и с ним вы сможете вырешить, находите ли вы их удовлетворительными или нет. Может быть, вы, с вашей стороны, объявите мне имеющуюся у вас причину, достаточно, вероятно, сильную, чтобы заставить девушку с естественным самоуважением, подобным вашему, высказать желание занять положение моей очевидной… любовницы.
На секунду она, казалось, не выдержала, протянув вперед руки, но тут же овладела собой.
— Нет, я не скажу вам… я ничего не скажу вам… если я должна, я буду придерживаться наших условий. У вас нет прав на мои мысли, вам принадлежат только мои действия.
Я поклонился — как она ни была нелюбезна, но в борьбе было свое очарование.
— Может быть, вы будете так любезны и снимете эти очки теперь, когда я все равно знаю, что вы носите их только для того, чтобы скрыть глаза, а не потому, что они необходимы для вашего зрения.
Она вспыхнула от досады.
— А если я откажусь?
Я пожал плечами.
— Я счел бы это очень ребячливым с вашей стороны.
Она тряхнула головой с резкостью, которую я никогда не замечал в ней.
— Мне все равно… в данный момент я не сделаю этого.
Я нахмурился, но промолчал. Мы обсудим это потом. Во мне проснулся мой боевой дух — она должна будет повиноваться мне.
— Заказали вы вчера свои платья?
— Да.
— Я надеюсь достаточно?
— Да.
— Хорошо, теперь я хотел внести предложение, которое, я уверен, будет вам приятно, а именно, чтобы вы назначили для встречи с мистером Нельсоном, во вторник утром, какое-либо определенное место — может быть, так как вы недостаточно доверяете моему чувству приличия, чтобы сообщить мне ваш домашний адрес, — хотя бы у герцогини, если она позволит, а затем мы можем не встречаться до седьмого ноября. Мистер Нельсон уладит с вами все формальности, скажет вам какие у вас должны быть свидетели и все прочее; это избавит вас от лишних разговоров и даст вам возможность передохнуть.
Казалось это покорило ее — она согласилась не так уже вызывающе.
— А теперь я не буду задерживать вас дольше, — сухо сказал я. — До свиданья седьмого ноября, в тот час, в который будет условлено, если только вам не нужно будет встретиться раньше, чтобы подписать брачный контракт, — и я поклонился.
Она также надменно поклонилась, направилась к дверям и вышла из комнаты.
В сильном возбуждении я решил позавтракать у Ритца с Морисом.
Выходя из лифта, я встретился с дочерью мадам Бизо, выходившей с ребенком на руках из ложи консьержки, и ребенок издавал точно такие же булькающие воркующие звуки, которые так потрясли меня в то время, когда Алатея только начинала интересовать меня. Я остановился и заговорил с матерью, хорошенькой молодой женщиной, а маленькое существо протянуло ручонку и ухватило меня за палец. С ног до головы меня пронизала странная дрожь — услышу ли я когда-либо такие же звуки и возьмет ли меня когда-либо за руку сын, принадлежащий мне и Алатее? Во всяком случае, ее укрощение будет интересной игрой. Немного стыдясь своего чувства, я влез в экипаж и черепашьим шагом отправился в Ритц.
Там я наткнулся на одного из знакомых летчиков, рассказавшего мне, что мальчик Нины, Джонни, был убит прошлой ночью в своем первом сражении с германским аэропланом. Не знаю, повлияла ли на меня какая-либо из трагедий войны больше, чем эта. Бедная моя Нина! Она действительно любила своего сына. Я сейчас же выразил ей телеграммой свое глубочайшее сочувствие. Мысль о ее горе не покидала меня всю дорогу, несмотря на всю мою военную закаленность.
«Дамочки» вернулись из Довилля и во время завтрака к нам присоединились Алиса и Корали. На них были изысканнейшие новые туалеты и они были полны блеска и веселости — кажется, что свадьба Алисы с нейтральным богачом, действительно, не за горами. У нее нежный, полный скромности, вид — и когда я поздравил ее, она приняла это так мило, что сделала бы честь любой деве старого режима. Маленькие проницательные глазки Корали встретились с моими — и мы посмотрели в сторону.
После завтрака мы немного посидели в холле. Морис отправился с Алисой на примерку, так что мы с Корали остались одни.
— Вы совсем хорошо выглядите теперь, — шепнула она. — Почему вы не пригласите меня придти как-нибудь и пообедать в вашей очаровательной квартирке, наедине.
— Вы соскучитесь со мною прежде, чем пройдет вечер.
— Устройте это и попробуйте. С вами всегда были другие — кроме того вечера в Версале. Вы производите сильное впечатление, Николай, забываешь про ваш глаз. Я без конца думала о вас. Вы мешали мне наслаждаться всеми радостями жизни.
— Я скоро возвращаюсь в Англию, Корали — не отправитесь ли вы сейчас со мною на Рю де ла Пэ и не позволите ли купить небольшую памятку о тех часах, которые мы так мило провели вместе за этот год.
Она отправилась и выбрала прелестный бинокль. Бинокль не бросается в глаза и может быть принят всяким, даже женщиной, которая решила произвести на вас впечатление своим достоинством и обаянием, что очевидно собиралась сделать Корали во время нашей экспедиции. Она решила, что я не должен больше оставаться достоянием всех трех, а должен стать ее личной собственностью — и она достаточно умна, чтобы увидеть, что, в моем настоящем настроении, на меня наибольшее впечатление могут произвести достоинство и скромность. Я провел с ней самый забавный час, наслаждаясь так, как будто присутствовал на хорошем представлении во Французской Комедии. Около четырех часов, когда мы возвращались в Ритц, Корали была окончательно обескуражена. Я видел, что она более, чем всегда, хотела достичь цели, но была немного обеспокоена и не уверена в себе.