— Христос учил нас подставлять другую щеку и любить своих врагов. На словах мы разделяем эти убеждения, но когда доходит до дела, большинство из нас стремится отплатить обидчику вдвойне. Христос выгнал торговцев из храма, но мы все прекрасно знаем, что эти мастера быстрой наживы недолго оставались за дверями. Если вы когда-нибудь с азартом играли в церковное бинго или слышали, как очередной радио-проповедник клянчит пожертвования, то понимаете, о чем я говорю. Исайя предрек, что наступит день, когда мы перекуем мечи на орала, но в эти смутные времена мы всего лишь перековали их на атомные бомбы и межконтинентальные баллистические ракеты.
Поднялся Реджи Келтон. Его лицо было таким же багровым, как лицо Энди — бледным.
— Садитесь, пожалуйста, преподобный. Вы не в себе.
Преподобный Джейкобс не сел.
— И что нам воздалось по нашей вере? За все те столетия, что мы жертвуем той или иной церкви свои кровь и богатства? Уверения в том, что в конце концов мы попадем на небеса, где нам объяснят, в чем же была соль, и мы скажем: «Ну конечно же! Вот теперь я все понимаю». Отличная награда. Это вбивается в наши головы с младенчества: небеса, небеса, небеса! Там мы встретим наших погибших детей, там наши матери снова примут нас в свои объятья! Это пряник. Кнут, которым нас хлещут — это ад. Ад! Ад! Преисподняя вечных мук и проклятий. Мы угрожаем нашим детям — даже таким маленьким, как мой дорогой мертвый мальчик — вечным пламенем, если они украдут конфету или солгут насчет промокших ног.
Нет никаких доказательств того, что эти потусторонние места существуют, никакого научного обоснования, только пустые обещания вместе с нашим отчаянным желанием верить, что во всем этом действительно есть смысл. Но когда я стоял в задней комнате похоронного дома Пибоди и смотрел на изуродованные останки моего сына, который гораздо больше хотел попасть в Диснейленд, чем на небеса, мне было откровение. Религия — это духовный эквивалент страховой конторы, куда вы год за годом перечисляете свои взносы, а когда приходит черед получать возмещение, которое вы с таким — простите за каламбур — религиозным рвением оплачивали, выясняется, что конторы, что взяла ваши деньги, на самом деле не существует.
Тут в стремительно пустеющем зале встал Рой Истербрук. Это был здоровенный небритый детина, живший в ржавом трейлерном парке на восточной окраине города, неподалеку от границы с Фрипортом. Он, как правило, посещал церковь только в Рождество, но сегодня сделал исключение.
— Преподобный, — сказал он. — Я слышал, что в бардачке вашей машины нашли бутылку хмельного. А Мерт Пибоди сказал, что когда cклонился над телом вашей жены, от нее несло выпивкой. Вот вам и причина. Вот ваш смысл. У вас не хватает духу принять Божью волю? Отлично. Но оставьте в покое остальных.
После этого Истербрук развернулся и потопал к выходу.
От этих слов Джейкобс замер. Он стоял, вцепившись в кафедру, глаза на его бледном лице яростно сверкали, губы были сжаты так плотно, что их почти не было видно.
Поднялся мой отец.
— Чарльз, спускайтесь.
Преподобный Джейкобс тряхнул головой, словно хотел ее очистить.
— Да, — сказал он. — Вы правы, Дик. Все равно, что бы я ни сказал — ничего не изменится.
Но кое-что изменилось. Во всяком случае, для одного мальчика — изменилось.
Он сделал шаг назад, потом огляделся, точно забыл, где находится, затем снова шагнул вперед, хотя к этому моменту в церкви не осталось никого, к кому он мог обратиться, кроме нашей семьи, дьяконов и Бабули, которая так и осталась сидеть с вытаращенными глазами.
— И еще кое-что. Мы прах и в прах возвратимся. Может, там что-то и есть — но я уверен, что Бога, как его понимает любая из существующих церквей, там точно нет. Послушайте лепет соперничающих конфессий и тоже это поймете. Они нейтрализуют друг друга и в сумме дают ноль. Если вам нужна правда, сила, которая действительно сильнее вас самих — взгляните на молнию. Миллиарды вольт в каждом разряде, сила тока в сотню тысяч ампер и температура в пятьдесят тысяч градусов по Фаренгейту. Вот тут точно есть высшая сила, гарантирую. Но здесь? В этом здании? Нет. Верьте во что хотите, но вот что я вам скажу: за тусклым стеклом апостола Павла нет ничего, кроме лжи.
Он оставил кафедру и вышел в боковую дверь. Семья Мортонов сидела в тишине, которая, должно быть, наступает для людей, переживших взрыв бомбы.
Придя домой, мама ушла в большую дальнюю спальню, попросила ее не трогать и закрыла за собой дверь. Она оставалась там до конца дня. Клер приготовила ужин, и мы поели в почти полном молчании. Энди начал было цитировать какой-то отрывок из Писания, полностью опровергавший слова преподобного, но папа велел ему заткнуться. Энди взглянул на папины руки, засунутые глубоко в карманы, и заткнулся.