Но подначка Алека — это ещё пустяки. Гораздо больше меня беспокоили взгляды, которые бросали на меня другие ребята — взгляды, полные подозрения, которое они больше не стремились скрыть.
На следующий день, когда я вынимал из шкафчика книги, голос за спиной произнёс:
— Молодец, Джаред!
Я резко развернулся на каблуках, но окинув взором снующих вокруг ребят, не смог определить, кто из них произнёс эти слова. Это мог быть кто угодно. На лицах толпившихся в коридоре ребят явственно читалась убеждённость в том, что за происшествиями со скунсом и Лохматым Пеппером стояли Теневой клуб и я лично.
В тот же день, после полудня, я подбросил записки в шесть разных шкафчиков. В этих записках я вызывал Теневой клуб из царства мёртвых.
Погост
Некоторые места, как и некоторые люди, старятся с достоинством, другие — нет; они впадают в отчаяние и теряют уважение к себе. Так случилось с нашей старой мариной — шлюпочной гаванью, находящейся у северной окраины города примерно в миле от сгоревшего маяка. Местечко, скажем прямо — не для глянцевых открыток. В воде, сияющей радужными разводьями нефтяной плёнки, плавал всякий мусор. Деревянные столбы, некогда поддерживающие пирс для рыбачьих лодок, сгнили, из-за чего прогуливаться по причалу отважился бы только любитель отчаянных приключений. Конечно, оставались ещё рыбаки — крепкие орешки, каждый день до рассвета упорно отправлявшиеся в море из старой марины, но в остальном она была пустынным реликтом прошлого.
У дальней банки при входе в гавань сидел в воде полузатопленный остов парома — его прибило туда штормом лет десять назад. На южной стороне входа возвышался раскрошенный бетонный волнолом с потёками ржавчины — железные прутья его скелета были теперь открыты воде и ветрам. Прямо над волноломом, на возвышенности, с которой открывался вид на всю марину, лежал Погост.
Это было что-то вроде кладбища для отслуживших своё судёнышек. Рыбачьи лодки, яхты, моторки и тому подобное — все они оканчивали свой жизненный путь здесь, на Погосте. Само собой, когда владельцы приводили их сюда, только немногие признавали, что это окончательно, нет, что вы — лодки здесь для ремонта или на хранении. Так они и стояли на своих поржавевших тележках со спущенными шинами или на специальных подпорках и ждали, когда за ними вернутся хозяева. Но хозяева старились, уходили на тот свет или попросту приобретали себе другие хобби, а на Погосте их судёнышки умирали в муках при виде прекрасных океанских просторов, которых им больше никогда не бороздить.
Вид отживших своё лодок всегда производил на меня особое впечатление. На берегу судёнышки казались крупнее, чем на воде; будучи такими естественными и изящными на волнах, вытащенные на сушу, они выглядели неуклюже и чуждо.
Когда я был малявкой, лучше места для игры в прятки, чем старое лодочное кладбище, было не найти. Детишки резвились здесь всё время, до тех пор пока кто-то из них не упал с волнолома и не утонул. После этого несчастья Погост обнесли забором. Но на берегу океана, на солёном ветру ржавчина разъедает железную сетку, и времени на это требуется совсем немного.
— Ну, что скажешь? — осведомился Тайсон, пока мы пробирались в лабиринте проходов между брошенными лодками.
— Сойдёт, — ответил я.
Это Тайсон выдвинул идею встретиться здесь, а не на прежнем месте заседаний Теневого клуба — старом разрушенном фундаменте в лесу, который мы называли Стоунхенджем. Там жило слишком много мрачных воспоминаний; а кроме того, если мы под подозрением, то искать нас будут прежде всего именно там. Для нового тайного собрания требовалось новое тайное место.
— Сюда, — позвал Тайсон, показывая мне дорогу меж облупившихся каркасов. Мы пришли к останкам буксира, догнивавшим на железных кóзлах, таких маленьких, что судно умещалось на них не иначе, чем каким-то чудом. Старый буксир определённо был самым большим «покойником» на Погосте; он, словно монумент, возвышался у края волнолома, и с него открывался широкий вид на океан.
Волна разбилась о волнолом в каких-то десяти футах под нами, обдав брызгами весь остов мёртвого судна.
— Похоже, кто-то купил его на запчасти, — сказал Тайсон. — Выпотрошили начисто да и забросили.
В нижней части корпуса зияла дыра фута в два шириной. Без сомнения, старый буксир мог бы многое поведать, но, как я подозревал, услышать его историю нам не доведётся никогда.