— Ага, — с глупой улыбкой поддержал Тайсон. — Тут дело такое... интимное.
Я просмотрел список вопросов, заранее записанных на листке в блокноте: был ли кто-то подозрительный замечен на территории в соответствующее время? случались ли случаи воровства животных раньше? — и так далее, и тому подобное. Ответом ка каждый вопрос было «нет». Когда больше не осталось вопросов, мы попрощались; но прежде чем ступить на просёлок, я не сдержался, обернулся к Джоди и спросил:
— Ты же знаешь, что это не я, правда?
Девочка пожала плечами.
— Как скажешь. — Она поправила кепку и вернулась к своим кроликам.
— Мне кажется, я ей нравлюсь, — сказал Тайсон, когда мы отошли от Центра.
Меня так и подмывало сказать: «Мечтай-мечтай», но я одёрнул себя.
— Может быть, — сказал я, потому что, если по правде, уже не понимал, кто что думает.
В понедельник школу реально залепило. Я имею в виду все помещения облепили плакатами и транспарантами выборной кампании, словно обоями, так что даже родного цвета стен не было видно. На одном значилось: «Томми Николс — выбор мыслящих мужчин!» — что, конечно, было недальновидно, потому что напрочь исключало женскую половину избирателей. «Голосуйте за Катрину Мендельсон!» — призывал другой транспарант. «Не настало ли время?» — вопрошал лозунг Шерил. Собственно, под этим подразумевались практические и весьма привлекательные изменения, которые она собиралась претворить в жизнь. В этот список входили экономические санкции против старика Солерно до тех пор, пока он не изменит рецепт своей убийственной пиццы, а также требование повысить температуру в спортивном зале, где царил просто субарктический холод.
Но большинство транспарантов, плакатов, листовок и прочего ратовали за Алека Эмери Смартца — младшего. Я нечаянно подслушал разговор между ним и Шерил около её шкафчика.
— Интересно, — сказала она, — ты эльфов нанял, чтобы они тебе всё это расписали?
Алек расхохотался.
— Некоторым образом. Это всё семи- и восьмиклассники — сами вызвались, добровольно.
— Знаешь, по-моему, это следовало бы запретить, — сказала Шерил. — Они ведь даже не имеют права голосовать за девятиклассников!
— Если это так тебя тревожит, — вздохнул он, — я прикажу их снять.
Но Шерил, само собой, дала задний ход.
— Нет-нет. И вообще, имеет значение качество, а не количество; а у меня на плакатах значится не только моё имя, но и кое-что позначительнее.
Она улыбнулась ему, он улыбнулся ей, и они вместе пошагали на урок, словно никакой напряжёнки между ними и близко не было. Но я-то знал Шерил лучше, чем кто-либо, и начал задаваться вопросом, что для неё теперь важнее: назревающий роман или соревнование с Алеком.
— Я рада, что у Алека такая обширная поддержка, — сказала мне Шерил на следующий день в биологической лаборатории. — Особенно потому, что в городе он совсем недавно. За такой короткий срок он завёл себе массу друзей.
— И массу врагов.
Она пожала плечами — мол, какие пустяки — но было видно, что её это беспокоит.
— Ребята, которые его не любят, — они просто не знают его. — И она быстренько переменила тему. — А как дела в Теневом клубе?
Я приложил глаз к объективу микроскопа и обнаружил несколько инфузорий-туфелек, плавающих между тонкими стеклянными пластинками.
— Никак, — был мой ответ. — Провожу своё собственное расследование без их помощи.
— Да что ты? Алек тоже. Он по-прежнему считает, что это ты сыграл с ним те шутки, и обещает доказать мне, какая ты жалкая, ничтожная личность. А я сказала ему, что и так это знаю, из чего ещё не следует, что это ты сотворил те безобразия.
Шерил одарила меня такой улыбкой, что я проглотил её ехидный комментарий, не поперхнувшись.
— В общем, — прибавила она, — тебе не о чем волноваться, потому что я знаю — это не ты.
— Ну так убеди и его!
— Не могу. Каждый раз, когда я заговариваю о тебе, мы начинаем орать друг на друга; поэтому Алек установил правило: тебя мы больше не обсуждаем.
— А оно идёт до или после правила, по которому тебе не разрешается ни в чём быть лучше него?
Шерил так крутанула фокусную рукоятку микроскопа, что хрупкое предметное стекло треснуло.
— Вот только этого и не хватало! — Она принялась готовить другой препарат.
Я поднял голову и заметил, как несколько ребят быстро отвели от нас взгляды. За нами наблюдали, нас подслушивали, и ко мне снова вернулось то самое неприятное чувство. О_о назвала его паранойей, но я... Ну не знаю я. Одна девчонка принялась крутить шеей, как бы показывая, что вовсе не пялилась на нас, что это у неё шея затекла. Другой пацан сделал вид, что поправляет бейсболку, а вовсе не указывает своему партнёру по лабораторной на нас глазами. Вдруг я почувствовал себя чем-то вроде инфузории-туфельки под объективом микроскопа — все на тебя таращатся, а скрыться некуда.