Выбрать главу

Профессор ван Вийкелен снова пришел в семь утра. Абигайль, с помощью другой сестры, перестелила пациенту постель, усадила его в подушках поудобнее; умыла, причесала волосы и бакенбарды и переодела в домашнюю пижаму. Конечно, годы давали себя знать, но Абигайль верила, что де Вит выкарабкается: силы воли ему было не занимать. Она набирала в шприц лекарство, когда в палату вошел профессор ван Вийкелен. Он выглядел бодрым, как будто спал всю ночь и великолепно отдохнул. Тщательно выбритый и безупречно одетый, он так уверенно вошел, будто для него не было ничего особенного в том, что он идет к больному так рано. Сухо поздоровавшись, он пожелал ей доброго утра. Абигайль ответила ему очень весело и тепло, и улыбка осветила ее слегка осунувшееся бледное лицо.

Де Виту он задал несколько вопросов и жестом пригласил ее сделать укол, а сам, сев за стол у окна, стал просматривать журнал и лист назначений. Написав новые назначения, он встал, чтобы уйти, и неожиданно заметил:

— Вам необходимо выспаться, сестра.

— Ну конечно, мисс Трент обязательно должна отдохнуть. — Голос профессора де Вита звучал ровно, хотя и слабо. — Если ты решил подорвать свое здоровье на работе, это не значит, что и другие должны делать то же самое.

— Я не собираюсь никого морить до смерти. У сестры Трент столько же работы, сколько и у других сестер, и вообще, у нее есть язык? Если она не может выполнять свои обязанности, нужно сказать об этом. Ну, я загляну попозже, — бросил он, не глядя в ее сторону, и вышел.

— Как жаль, что… — начал было профессор де Вит и, не закончив фразу, заснул, лишив Абигайль возможности узнать, о чем он так сожалел. Абигайль была уверена, что его слова касались профессора ван Вийкелена.

Последующие дни были очень напряженными. Больной поправлялся, но ему требовался тщательный уход и постоянное внимание. Абигайль очень уставала, но она ежедневно совершала прогулки, ей нужны были физические упражнения на свежем воздухе, хотя на улице было сыро, а ветер, казалось, никогда не стихал. Таким образом, выходные ее копились, и она собиралась отдохнуть, когда профессора выпишут из больницы. Но о выписке де Вита пока не было и речи, ей уже сказали, что он просил ее ухаживать за ним и дома. В больнице предстояло провести не меньше недели, а может, и две. Если бы не тревожные мысли о Боллингере, Абигайль была бы рада задержаться здесь подольше. В больнице она завела себе друзей и уже могла объясняться на голландском, в чем неоценимую помощь ей оказал де Вит, который начал чувствовать себя лучше и, когда бодрствовал, охотно помогал изучать язык, поправляя ее произношение и грамматику.

На следующий день после того, как у де Вита сняли катетер и разрешили ему сделать несколько шагов, опираясь на плечо Абигайль, в палату пришел профессор ван Вийкелен. Он обратился к Абигайль своим обычным сухим тоном:

— Сестра Трент, если завтра днем вы свободны, я за вами заеду — кое-кто хочет встретиться с вами.

— Кто? — спросила удивленная Абигайль.

— Может, вы запасетесь терпением до завтрашнего дня? — И неожиданно, как будто решил, что она собирается отказаться, широко улыбнулся ей своей неотразимой улыбкой, ради которой она готова была согласиться на что угодно. — Прошу вас.

Абигайль растерянно кивнула, полностью отдавая себе отчет, что, когда он смотрит на нее вот так, она ни в чем не может ему отказать. После ухода ван Вийкелена она некоторое время пребывала в задумчивости, профессор де Вит тоже молчал. Когда она поняла, что он не собирается говорить с ней о ван Вийкелене, Абигайль решительно втянула его в обсуждение особенностей сослагательного наклонения в голландском языке, стараясь максимально сосредоточиться на лингвистических комментариях своего ученого собеседника.

Глава 3

На следующий день, когда Абигайль подошла к главному входу больницы, профессор ван Вийкелен уже ждал ее. Он вежливо и серьезно поздоровался, пригласил сесть в машину, и они выехали со двора на узкие улицы, вьющиеся вокруг больницы. Она молчала, так как чувствовала, что ему не хочется разговаривать.

— Вам неинтересно, куда я вас везу? — спросил ван Вийкелен после несколько затянувшейся паузы.

— Конечно интересно. Но вы ведь попросили меня запастись терпением, вот я и не спрашиваю, — объяснила она просто и беззлобно.

— Я везу вас к себе домой.

Это было полной неожиданностью.

— Зачем?

— Кое-кто хочет с вами встретиться, и мой дом — самое подходящее место для встречи.

— Понятно, — сказала она, хотя ничего не было понятно и очень хотелось спросить, кто же хочет встретиться с ней, но, видимо, он ждет этого вопроса, поэтому она и не станет ни о чем спрашивать.

— Очень разумно с вашей стороны, — бархатным голосом заметил профессор, как бы прочитав ее мысли. — Я и не собираюсь вам говорить кто. Как вы находите состояние профессора де Вита?

— Он очень хочет быстрее поправиться.

— Да, я теперь окончательно уверен, что он поправится. Операция была сложной.

И профессор углубился в подробный рассказ об операции. Затем неожиданно произнес:

— Вы ему нравитесь, сестра. Надеюсь, вы согласитесь поухаживать за ним, когда его выпишут домой?

— Разумеется.

Сейчас ей хотелось этого больше всего на свете, н она старалась не задумываться почему.

Абигайль стала смотреть по сторонам. Они проезжали по Геренграхту, прекрасному своими старинны ми домами и живописными бульварами, бегущими вдоль канала. Через несколько минут дорога пошла вдоль короткого рукава канала — маленького тупичка, над которым висел узенький пешеходный мостик. По обеим сторонам водного тупика на булыжных мостовых теснились старинные дома и по-зимнему прозрачные деревья жались к воде, касаясь друг друга обнаженными ветками.

Профессорский «ролле» мягко скользил по улочке и наконец остановился у одного из стоящих в конце улицы домов, выходивших прямо к воде. Это был очень старый дом с остроконечной крышей и широкими ступеньками, ведущими к парадному входу, сбоку имелась еще одна маленькая дверь. Окна были высокими и узкими, и чем выше взбирались они по фасаду дома, тем меньше становились; на самом же верху они как бы сливались в одно большое окно с тяжелыми ставнями, над которым, под самой крышей, был подвешен огромных размеров крюк, который был, по-видимому, единственным приспособлением, когда требовалось поднять или спустить что-либо с верхних этажей.

Здесь, вдали от центра, было очень тихо, только неугомонный ветер что-то шептал остроконечным крышам. Абигайль вылезла из машины и огляделась вокруг. Профессор открыл дверь и пригласил ее войти.

Именно такой дом она ожидала увидеть: холл, выложенный черной и белой плиткой, белый оштукатуренный потолок, белые стены, на которых висели многочисленные картины, сбоку — резная лестница, ведущая наверх.

Обстановка была выдержана в том же стиле: у одной стены стоял тяжелый дубовый стол с двумя такими же тяжелыми резными стульями, очень неудобными на вид, а у другой — дубовый комод, на котором стояла большая синяя с белым ваза с последними осенними цветами.

Абигайль оглядывалась, стараясь разглядеть все сразу.

— Как у вас красиво, — сказала она и тут же пожалела о сказанном, так как профессор не замедлил посмотреть на нее так, будто она сказала какую-то вульгарную глупость. Под этим взглядом Абигайль порозовела от возмущения, которое вспыхнуло с новой силой оттого, что профессор сухо продолжил:

— Мисс Трент, судя по свирепому выражению вашего лица, вы собираетесь сказать: «Что за человек!» — или что-то в этом роде. Я бы попросил вас не делать этого: такие замечания портят мне настроение.

— Я уже заметила, — язвительно произнесла Абигайль. — Причем по малейшему поводу… И где, профессор, тот человек? — Абигайль обвела глазами пустой холл. В доме было так тихо, словно в нем, кроме них двоих, никого не было. Она внимательно посмотрела на него и уже собралась высказать все, что думала, но он опередил ее.