— Нет-нет, мисс Трент, у меня нет никаких гнусных намерений в отношении вас, — сказал он противным вежливым голосом. — Надеюсь, вы не всерьез об этом подумали?
Абигайль почувствовала раздражение и смущение оттого, что он сумел так точно прочитать ее мысли, и сердито возразила:
— Разумеется, нет. Я не так глупа… Вы просто пошутили?
Он ничего на это не ответил, а открыл одну из дверей и предложил:
— Может, вы пройдете в комнату?
Она прошла в маленькую уютную комнатку, отделанную деревянными панелями, где было очень тепло: в камине за стальной решеткой горел огонь. Комната была обставлена с комфортом: несколько кожаных кресел, в простенке очаровательный инкрустированный столик; еще один, тоже инкрустированный круглый столик находился в непосредственной близости от излучающего гостеприимное тепло камина; вращающийся книжный шкаф и маленький рабочий столик эпохи Регентства довершали обстановку. Профессор щелкнул выключателем, и несколько настольных ламп послушно осветили мягким розовым цветом стены, оклеенные красными тиснеными обоями, которые были едва различимы из-за множества картин, висевших на двух стенах, а третья была полностью скрыта книжными полками. Абигайль очень хотелось похвалить комнату, но она удержалась от слов и, встав посередине комнаты, выжидающе посмотрела на профессора.
Ван Вийкелен вышел, прикрыв за собой дверь, и Абигайль на какую-то долю секунды захотелось убежать из этого дома. Чтобы отвлечься, она повернулась к двери спиной и стала рассматривать картины. Она решила, что на большинстве портретов изображены покойные ван Вийкелены, привлекательная внешность которых с завидным упорством передавалась из поколения в поколение. Она разглядывала деспотичного на вид старого господина в парике, когда за ее спиной открылась дверь, и Абигайль обернулась.
У двери стоял Боллингер.
— Болли, это ты! — воскликнула она срывающимся от счастья голосом и неожиданно заплакала.
Он подошел к ней и ласково погладил по плечу:
— Ну же, мисс Абби, я вас напугал, да? Я думал, вы обрадуетесь и все такое…
— Болли, да я рада! Я просто счастлива снова увидеть тебя, поэтому я и плачу… Какая же я глупая! Но как ты здесь оказался? В доме профессора? — Она вытащила у него из кармана безупречный носовой платок, который тот постоянно носил с собой, вытерла глаза и высморкалась. — А он знает?
— Ясное дело, знает, детка. Это ведь профессор придумал, как все устроить. Когда он пришел и принес мне письмо и деньги от вас, я предложил ему чайку, ясное дело, на улице-то холодно; мы и разговорились, я немножко ему рассказал о вас, вашей семье, тут он и сказал: «А что, Боллингер, ведь мисс Трент пробудет в Амстердаме еще пару недель, так не хотите ли вы тоже поработать там немножко? Все будете ближе к ней». — «Ну, это легче сказать, чем сделать», — ответил я. А он продолжает: «Мне нужен человек, чтобы смотреть за садом, и так, для всяких других дел по дому на пару недель, пока мой садовник не выздоровеет, ну так как?» И вот вчера, мисс Абби, я приехал. Он оплатил проезд и обещал хорошее жалованье, так что у меня теперь, как говорится, и нос в табаке — вам незачем больше тратиться на меня.
— Просто фантастика, — выдохнула Абигайль. — Даже трудно поверить… А он тебе нравится, Болли?
— Нравится, мисс Абби. Немножко важный, да? — но настоящий джентльмен.
Абигайль высморкалась еще раз, чтобы снова не разрыдаться.
— Ах, Болли, мне кажется, я снова дома. И разумеется, я и дальше буду давать тебе деньги — мы тебе столько должны! Разве ты не понимаешь, я просто обязана вернуть тебе деньги!
— Хорошо, хорошо, мисс Абби, успокойтесь… На сколько дней вы еще собираетесь здесь задержаться?
— Не знаю точно. Может, две, может, три недели. А что с твоей комнатой?
— Я от нее отказался, все равно в ней было не очень-то тепло и уютно. А этот профессор сказал, что знает кого-то в Лондоне, кто сдает хорошие комнаты, — у меня, правда, сейчас нет таких денег, но если я буду откладывать…
— А я буду давать тебе деньги, каждую неделю. В Лондоне, пока я подыщу себе новую работу, тебе деньги пригодятся, ну а потом я снова смогу давать тебе деньги каждую неделю. — Она крепко обняла его. — Ах, Болли, все так хорошо, что в это не верится. Тебе здесь нравится? Где ты живешь?
— Здесь, конечно, мисс Абби. Моя комната наверху — она очень уютная, а как в ней тепло!
— Тебе приходится много работать?
— Да Бог с вами, мисс Абби, в саду есть кое-какие дела, ну и так, по мелочи, и еще раз в неделю я буду выезжать за город — там у профессора еще один дом присмотреть за тамошним садом, — восторженно рассказывал старик.
Абигайль стояла молча: да, профессор ван Вийкелен открылся ей с новой стороны.
— Ну, так… — начала было Абигайль, но тут открылась дверь, и в комнату вошла маленькая кругленькая женщина с очень милым лицом. Она дружелюбна потрясла руку Абигайль:
— Я экономка, мевру Бут.
— Мисс Абигайль Трент, — представилась Абигайль, зная, какое значение голландцы придают этикету. мевру Бут с любопытством рассматривала Абигайль.
— Профессор просил передать, что вас отвезут в больницу, как только вы скажете. Вас будет ждать машина. Он просил извинить его. — Она улыбнулась и вышла из комнаты.
Абигайль посмотрела на Боллингера, и неожиданно с грустью у нее вырвалось:
— Знаешь, Болли, я профессору не нравлюсь. Боллингер возмущенно замахал руками:
— Да этого просто быть не может, мисс Абби, что вы такое говорите! Такая очаровательная девушка, как вы…
— Это не имеет никакого значения, — возразила Абигайль решительно, потому что давно свыклась с мыслью, что она некрасива. — Мне пора. Наверное, профессор вызвал такси, так что мне нужно поторопиться. Проводи меня, Болли.
— Профессор сказал, что вы можете приходить ко мне, когда вам захочется, — объяснял Болли. — Конечно, не в те дни, когда я за городом.
Абигайль кивнула:
— Хорошо, Болли. Я запомню. Я очень признательна профессору. Как ты думаешь, может быть, мне написать ему письмо и поблагодарить его за все хлопоты?
Старик изумленно посмотрел на нее:
— Но вы же с ним ежедневно видитесь в больнице, разве не так? Вы можете поблагодарить его сами. Она покачала головой:
— Я же говорю тебе, я его раздражаю.
Как будто в подтверждение ее слов одна из дверей, выходящих в холл, отворилась, чтобы выпустить мевру Бут. За те несколько секунд, что дверь была открыта, она увидела профессора, сидевшего за письменным столом к ним лицом. Свет от настольной лампы ярко освещал каждую его черточку; он не мог не заметить Абигайль, но посмотрел на нее без всякого выражения, как на пустое место, а затем вновь наклонил свою красивую голову к лежавшим перед ним бумагам. Дверь закрылась, и, когда экономка вышла из холла, Абигайль тихо спросила:
— Ну, что скажешь, Болли? Он даже не видит меня! — Она улыбнулась, тепло попрощалась со стариком и вышла.
У подъезда стоял «ролле», за рулем — пожилой водитель. Когда он увидел Абигайль, то вылез из машины и предупредительно открыл для нее дверцу. Он улыбнулся, и улыбка его была очень дружеской. «Как у Болли», — подумала Абигайль и тоже улыбнулась. Они еще не сказали ни слова, но он ей уже понравился: у него было очень доброе лицо, покрытое сетью морщин. Ну просто голландский Болли. Она села в машину, и они поехали в больницу. По дороге она все пыталась найти разумное объяснение заботе профессора о Боллингере, особенно удивительной на фоне его неприязни к ней. Не было какой-нибудь крайней необходимости предлагать старику работу, даже временную. Она надеялась, что Болли не слишком много рассказал об их жизни, хотя мысль, что профессор поступил так из сострадания, показалась ей нелепой. Все было очень странно. Так и не найдя ответа на свои вопросы, она бросила думать об этом и заговорила с водителем об Амстердаме, надеясь, что он поймет ее речь… Оказывается, он говорил по-английски, что явилось для Абигайль приятной неожиданностью.