Судя по всему, это и была миссис Голдберг. По крайней мере, имя очень подходило к ее облику. Это была яркая блондинка средних лет с красивыми голубыми глазами и кукольным личиком со следами легкой косметики. Все еще будучи миленьким, ее лицо уже потеряло четкость линий, присущих юности. Она улыбнулась Абигайль, протянула ей руку, тепло поздоровалась с ней и быстро заговорила с сильным американским акцентом:
— Так вы медсестра, милочка. Я не могу вам передать, как мы рады вашему приезду. — И с чувством добавила:
— Я без сил, буквально выжата как лимон! И днем и ночью мне приходится ухаживать за нашей дорогой Кларой — вы знаете, она такая чувствительная… Мы просто не могли оставить ее в больнице, хотя, разумеется, там к ней относились очень, очень хорошо. Но понимаете, больничного комфорта ей, конечно, было бы недостаточно. — В голубых глазах блондинки появилось беспокойство. — Но мы надеемся, что худшее уже позади; после обеда придет доктор Винсент и приведет с собой специалиста — самого лучшего, уверяю вас, — чтобы осмотреть бедную Клару и решить, нужна ли ей операция. — Она замолчала, чтобы перевести дыхание, и Абигайль быстро спросила:
— Вы, наверное, хотите, чтобы я немедленно приступила к работе? Я готова, покажите мне мою комнату, я только переоденусь…
Миссис Голдберг широко улыбнулась, сверкнув золотым зубом.
— Спасибо, моя дорогая. Я обязательно должна отдохнуть. Обед в двенадцать тридцать — это рано, но когда мы бываем в Риме, то я всегда говорю… Так, может, вы действительно переоденетесь и пройдете к нашей бедной Кларе?
— Разумеется. — Абигайль понимающе улыбнулась, в глубине души надеясь, что миссис Голдберг догадается предложить ей чашку кофе или чаю. До обеда еще час, а ей, хотя она и не слишком устала, все же нужны были несколько минут, чтобы привести себя в порядок и собраться с мыслями. Миссис Голдберг, однако, ничего не предложила и провела ее по узкому коридору, ведущему из холла, в предназначенную для нее комнату. Комната оказалась очень хорошей, с удобной, хотя и безликой мебелью, которой часто обставляют комнаты для гостей, и видом на Аполлолаан. Кроме того, несомненным достоинством этой комнаты было наличие по соседству ванной комнаты. Как только Абигайль осталась одна, она распаковала чемодан, достала форму, вымыла лицо и руки, зачесала свои тонкие волосы в аккуратный пучок, затем водрузила на него сестринский чепчик с оборками, застегнула пояс, слегка подкрасилась — и вернулась в холл.
Миссис Голдберг, должно быть, ожидала ее. Как волшебница, она появилась неожиданно из какой-то двери и с одобрением весело сказала:
— Надо же, как вы быстро управились, но какой странный у вас наряд — у нас в стране медсестры носят другие чепчики.
Абигайль поспешила объяснить, что в больнице, где она работала, на протяжении многих лет сестры носили именно такие головные уборы, это было одной из отличительных особенностей этой больницы, и никто, а меньше всего сестры, не хотел менять эту традицию.
— Очень вам к лицу, — тут же прокомментировала миссис Голдберг. — Я уверена, что ваш вид очень развеселит бедную Клару.
Следуя по коридору за миссис Голдберг, Абигайль подумала, что едва ли ее пациентка чувствует себя достаточно хорошо, чтобы веселиться от чего бы то ни было.
Так оно и оказалось. Миссис Клара Морган полулежала в кровати в крайне неудобной позе, сгорбившись из-за слишком большого количества подушек. Часть подушек была сброшена на пол, остальные торчали у нее из-за спины; возможно, этими неудобствами и объяснялось капризное выражение лица больной.
Она вяло выслушала сообщение о прибытии Абигайль и уставшим голосом произнесла:
— Я очень рада, что вы приехали, сестра. Мне так плохо, я очень нуждаюсь в квалифицированном уходе и внимании.
Абигайль пробормотала приличествующие случаю слова и спросила, не было ли для нее поручений от доктора.
— Нет, — ответила миссис Голдберг, — доктор сам будет здесь через пару часов. Клара вам все о себе расскажет, так ведь, моя девочка?
Абигайль решила взять инициативу в свои руки. Вид у ее пациентки был беспомощный. Она мягко, но настойчиво предложила:
— Может быть, вы разрешите мне обтереть вас влажным полотенцем, поменять сорочку и устроить вас поудобнее? Вам сразу станет легче.
Больная согласилась и, предоставив себя заботливым рукам Абигайль, тут же принялась подробно рассказывать ей о своем здоровье, о всей тяжести ее заболевания, о вероятности операции, о том, что ей необходимо как можно скорее вернуться в Штаты, и о том, как добры к ней ее друзья Голдберги. Вся ее история была пронизана вполне простительной жалостью к себе; и Абигайль очень скоро поняла, что ее пациентка богата, избалованна и не привыкла себе ни в чем отказывать. Выяснилось, что дважды она уже была замужем и овдовела, но оставалась в свои сорок с небольшим лет очень привлекательной женщиной, она вышла бы замуж и в третий раз, если бы ей кто-нибудь очень понравился.
Абигайль не испытывала к Кларе ни малейшей зависти: завидовать было не в ее характере; ей даже было немного жаль миссис Морган, потому что показалось, что Клара очень одинока, несмотря на обилие серебряных щеток для волос, шелковых ночных сорочек и бесчисленных флаконов духов.
Беседа немного развлекла и подбодрила больную, и когда Абигайль разгладила последнюю морщинку на простыне, она заявила, что чувствует себя другим человеком — Я уверена, что мы с вами найдем общий язык, хотя должна признаться, что я не одобрила мысль моих друзей пригласить медсестру-англичанку, но теперь признаю, что я ошибалась. Но, дорогая, ваша форма выглядит весьма старомодно.
Абигайль согласилась:
— Сейчас в Англии меняют форму, но, вы понимаете, многие больницы существуют уже очень давно и хотели бы сохранить свое лицо, несмотря на то что некоторые традиции старомодны, особенно сохранение формы. Это как эмблема полка: всем сразу видно, в какой больнице вы, например, стажировались.
— Не знаю уж, кто придумал фасон вашего чепчика, но он у вас весьма сексуальный.
Абигайль в это время аккуратно сворачивала использованные полотенца. Никогда еще ей не говорили, что у ее чепчика сексуальный фасон. Она промолчала, не найдя что ответить, потом предложила:
— Хотите разбавленного молока? Я пойду и принесу. Молоко с водой, смешанные в равных пропорциях, и микстура — вот и весь обед миссис Морган. Абигайль его аккуратно приготовила, поставила два стакана на маленький поднос, застелив его красивой салфеткой, и отнесла все это в комнату больной, где разместила на прикроватном столике вместе с кипой романов, журналов в глянцевых обложках и свежими газетами, а затем сама направилась в столовую, едва не умирая от голода.
Мистер Голдберг пришел домой на обед. Он оказался маленьким и толстым человеком в больших очках, с остатками седеющих волос и очаровательной улыбкой. Абигайль он сразу же понравился, и она нисколько не удивилась, когда узнала, что он занят серьезной работой в постоянном торговом представительстве: человек, у которого такая улыбка, заслуживает самого высокого положения! Хозяева усадили ее между собой за прямоугольный обеденный стол и поочередно предлагали ей разные блюда. На улице было хмуро и холодно, но здесь, в этой теплой, заставленной мебелью комнате, плохая погода не замечалась.
Абигайль съела суп, согласилась выпить бокал вина и с удовольствием принялась за говядину с оливками, одновременно беседуя с хозяевами и вежливо отвечая на их многочисленные вопросы. Абигайль с удовольствием бы подольше посидела с ними за кофе, но она же была на работе, поэтому, извинившись, встала из-за стола и вернулась к своей подопечной.