Они проехали плотину за Иесилмер, но из-за снега толком не смогли ничего разглядеть. Вскоре приехали во Фризленд. Спустились по морскому берегу, затем обогнули маленькие городки Болсвард и Сник.
Затем они выехали на основную дорогу, по обеим сторонам которой тянулись голые поля и не было видно ни одной деревни. «Как будто, — подумала Абигайль, — мы в центре пустыни, покрытой снегом», — и услышала голос профессора:
— Сегодня прохладно, но очень красиво.
Дорога, по которой они ехали, перешла в узкую кирпичную и неровную дорогу с указателем на Ерневуд, но до того, как они доехали до этого места, профессор повернул машину на тропинку с голыми деревьями, и они оказались около ворот. Тропинка кончилась, машина по каменной дорожке подъехала к дому.
Дом был старый, из красного кирпича, с многочисленными фронтонами; он не был широким, но казалось, что в нем множество комнат. Окна маленькие, с арками. Они вышли из машины, профессор взял Нину на руки и вошел в дом.
Этот дом был очень похож на тот, в котором профессор жил в Амстердаме: такой же квадратный холл, на полу такая же черная и красная плитка. Единственное отличие было в том, что в центре холла находилась розовая лестница. Профессор помог Абигайль раздеться и пригласил ее пройти в комнаты направо, но до этого профессор представил ей пожилую женщину, которая открыла дверь. Он называл ее Джойк, и было видно, что они знают друг друга уже много лет.
Комната, в которую они вошли, оказалась довольно широкой и темной из-за маленьких окон и погоды, но бра на стенах и огонь в камине давали яркий свет. Она была обставлена точно так же, как и маленькая гостиная в доме в Амстердаме; в ней было поразительное сочетание удобства и старины.
Профессор предложил Абигайль сесть в кресло возле камина, и Нина сразу же залезла к ней на колени. Боллингер вышел.
— Он пошел посмотреть на свои луковицы тюльпанов, — сказал профессор. — Мой садовник, на месте которого работает Боллингер, живет здесь. Думаю, у них будет тема для разговора за чашкой кофе.
— Как они смогут разговаривать? Ваш садовник говорит по-английски?
— Да. Он был в Англии во время войны. Кроме того, оба они знают латинские названия всех цветов.
Мысль о том, что Боллингер настолько образован, никогда не приходила Абигайль в голову.
— Как интересно, Болли знает латинский! — в изумлении воскликнула она.
— Он очень умен по части садоводства, — ответил профессор, беря кофе из рук Джойк. — Я буду занят час или два. Я думаю, вы сможете развлечь себя? Сад довольно большой. Снег кончился. Нина может вылепить снеговика.
Абигайль подумала о своих дырявых ботинках, но согласилась пойти в сад, потому что Нине хотелось поиграть на улице. За домом была большая площадка и полно снега. Они вылепили прекрасного снеговика, а затем играли в снежки, и Нина устала.
— Пора домой, — строго сказала Абигайль. До обеда оставался еще целый час. Они сели у камина, Нина — на коленях у Абигайль, что-то напевая. Вернулся ван Вийкелен. Он слушал, как Нина поет, поблагодарил ее за прекрасное исполнение и предложил Абигайль выпить, а сам устроился в кресле рядом. Было очень приятно сидеть в теплой, уютной комнате. Абигайль медленными глотками пила херес, погруженная в свои мысли, и только голос профессора заставил ее вернуться к реальности.
— Нина уезжает в Испанию через два дня, Дирк звонил. Мы должны расстаться с ней. Жаль, не правда ли?
— Да, очень жаль. Они поедут на машине?
— Да, Дирк будет завтра вечером в Амстердаме, переночует, и утром они уедут. Вы хотите сразу же вернуться в Англию?
— Да, — только и смогла сказать Абигайль. — Боллингер поедет со мной?
— Если вы хотите, чтобы он поехал, вам с ним и решать.
Абигайль оживилась:
— Ну, если он останется, я скорее найду работу в другом месте, а если он поедет со мной, я должна буду искать для него комнату. Хорошо бы найти комнату до его возвращения в Лондон.
— Лучше было бы, если бы вы остались на некоторое время поработать в больнице.
Ее сердце готово было выскочить от счастья.
— Да, конечно, но есть ли там для меня работа?
— Здесь так же не хватает медсестер, как и в Англии. У нас пятьдесят свободных мест, что вы предпочитаете?
— Я уже знаю сестру Рицму, она говорит по-английски, что значительно облегчает мою работу, поэтому выбираю хирургию.
— Операционную?
— Да, я работала там шесть месяцев.
— Хорошо. Вы будете жить у миссис Маклин?
— Вы думаете, она согласится? Я была бы очень рада.
— И она тоже. — Он подошел к Нине и взял ее на руки. — Не пообедать ли нам, а затем, пока наша юная леди будет спать, я покажу вам весь дом.
На обед был гороховый суп, жареный язык и салат. На десерт — вафли со сбитыми сливками. Они пили сухое белое вино, а Нина — апельсиновый сок.
Обед был настолько великолепен, что Абигайль не сдержалась и сказала об этом.
— Это готовила дочь Джойк. Ее муж ухаживает за садом. Джойк — экономка, она живет здесь с детства с мужем и дочерью в маленьком доме за гаражом.
Абигайль, глядя на профессора и Нину, подумала, каким он мог бы быть прекрасным отцом, каким он был бы с детьми удивительно спокойным. Но увы… сам с собой он был явно не в ладу.
После обеда они поднялись наверх в маленькую комнату, где Джойк готовила постель.
— Здесь спала Одилия, когда была маленькая, — сказал профессор. — Я ничего не менял. Комната очень подходит для девочки. В этой комнате давно никто не жил.
Он вздрогнул. Абигайль занялась Ниной, потому что она догадалась, почему он вздрогнул, — здесь могла спать его дочь. После того как она уложила Нину, Абигайль спросила:
— У вас действительно есть время прогуляться по дому? Я могу побыть одна, если у вас есть какие-то дела.
— У меня нет никаких дел. Давайте спустимся вниз, хорошо?
Около гостиной и столовой располагались еще комнаты. Одна — с розовыми шелковыми стенами, пушистым ковром на полу и темно-зелеными вельветовыми шторами. В углу стоял буфет с китайской фарфоровой и серебряной посудой, около камина располагалась софа, покрытая вельветом. Два стула прекрасно завершали современный и старинный стиль. На стенах — картины, изображающие пасторальные сцены. Вторая комната — библиотека, вдоль стен стояли шкафы с книгами, вид которых говорил о том, что ими часто пользуются. Там пахло табаком и кожей. Абигайль поморщила нос.
— Приятно, — сказала она. — Какая прекрасная библиотека. Наверное, большинство книг на голландском языке.
— Да, но есть и на английском, немецком, немного на французском.
— Вы, наверное, и пишете.
— Только когда хочу сказать что-то стоящее. Они вернулись в холл, поднялись наверх, где располагались спальни, их было больше, чем предполагала Абигайль, каждая с узким окном, обставленная старинной мебелью, везде на полу лежали тонкие ковры. Абигайль сказала:
— Очень красивый дом, такой же красивый, как и дом в Амстердаме! Ваша семья жила здесь?
Они вернулись в гостиную, устроились в креслах возле камина, и только тогда профессор ответил на ее вопрос:
— Да, триста лет или что-то около того. Родители жили здесь, но часто приезжали в Амстердам. После моей женитьбы я стал бывать здесь реже. Жена не любила эти места, они казались ей скучными. Вокруг одни поля и маленькие дома. Я нахожу это прекрасным.
— А Амстердам? Вы любите свой дом в Амстердаме?
— Да, конечно, но здесь я отдыхаю, понимаете? Абигайль прекрасно понимала. Вдалеке от суматохи больницы и постоянной работы с больными этот дом казался раем. Она сказала ему об этом, и ван Вийкелен улыбнулся.
— Вы знаете, как вы изменили меня. До того, как я хорошо узнал вас, я подозревал, что вы говорите приятные слова, только чтобы угодить мне.