– Делай, как знаешь. – Она положила сверток на стол, отодвинув немного свои бесценные книги. Иногда ей хотелось позволить себе больше книг, но эти деньги отправлялись тем, кто нуждался в них гораздо больше ее. – Только не слишком много.
Хлопок вырвавшейся на свободу пробки прокатился по крошечной комнате.
– У меня нет желания заливать мои беды, милая.
Маргарет закатила глаза, думая о толпах на улицах, покупающих этой ночью бутылки с дешевым джином, который выжжет их внутренности быстрее, чем доберется до мозгов. Она сама слишком часто так поступала, не способная вынести окружающие ее страдания.
– Тогда ты в меньшинстве.
Мэтью с отвращением выдохнул.
– Конечно, но в этом вонючем городишке кто бы не захотел пропить все мозги?
Было бы так просто вступить в их детскую перепалку. Даже когда люди вокруг падали, как срезанные ржаные колосья, они шутили и смеялись. Что еще им оставалось делать? Но сейчас надо взглянуть в лицо реальности. Не важно, как дорог брат ее сердцу, он больше не маленький мальчик. Никакие шутки не изменят того, во что он превратился. Больше оттягивать не стоит. Горло мгновенно сжалось от страха за него.
– Зачем ты здесь? – потребовала ответа Маргарет.
Улыбка Мэтью застыла, бледное лицо посерело.
– Дай сначала поесть, а?
Маргарет вытащила из свертка буханку темного хлеба, испеченного женщиной, жившей по-соседству, и разломила пополам. Острый запах наполнил воздух, и крошки плотного темного хлеба осели на ее ладонях. Она бросила ломоть ему, затем поискала маленький, слегка позеленевший по краям сыр на дне свертка. Нащупав его губчатую поверхность, Мэгги выудила его наружу. Взгляд опустился на тонкую фигуру Мэтью, его пугающую худобу. Может быть, стоило отправить ему несколько бесценных монет, ведь поместье было совсем разорено. Но он был себе на уме, и у Маргарет имелись веские основания полагать, что он скорее станет голодать и использует деньги на свои политические склонности, которые она не желала поддерживать. Все же он такой худой. Проглотив ком печали, она бросила кусок сыра брату.
– Меня покормили в приюте, приятель.
Мэтью поймал сыр, его улыбка полностью испарилась, сменившись загнанным взглядом, который, казалось, поселился на лице каждого ирландца.
– Знаешь, что отец Рафферти говорит о лжецах?
Она цыкнула.
– Отец Рафферти может болтать что ему вздумается.
Его горло задвигалось, и он уставился на сыр.
– Спасибо, милая.
И Мэтью яростно вцепился в крошечный кусок. Его пальцы двигались скорее как голодные лапы животного, чем руки человека, тем более лорда.
На глазах выступили слезы. Маргарет слишком часто такое видела. Все свое детство, и здесь, в Лондоне, где в некоторых кварталах крысы были частью обычного рациона. И все равно ее сердце разрывалось от того, что Мэтью вел себя, как дикие массы, наводнявшие улицы.
Как это случилось? Когда Мэтью потерял все свое воспитание? Когда отец истратил бóльшую часть своих средств на корабли, чтобы помочь крестьянам уехать? Или когда совершал многочисленные поездки в Палату лордов, чтобы умолять людей, которым не было дела до того, что умирают миллионы.
Маргарет подошла к кровати и опустилась на шаткую раму, корсет слегка скрипнул. Она взглянула на свою половину хлеба и отложила ее, сердце защемило от грусти и неожиданного приступа злобы на то, как жестоко устроена жизнь.
Взгляд Мэтью полыхнул в сторону зернистого хлеба, настороженный зверь думал о добавке. Взвешивал, может ли он ее съесть, или она принадлежит другому члену стаи.
– Ты не будешь его есть?
Она прикусила нижнюю губу, подавляя плач от того, что дошло до такого. Маргарет должна узнать, что он натворил в Ирландии, но не может отказать ему в пище. Не когда он похож на голодную собаку.
– Нет, Мэтью. Я сыта.
Проглотив последний кусок своего хлеба с сыром, он потянулся за ее долей. Сделав глубокий вдох, он повертел кусок в ладонях, и его лицо застыло в маске печали. Маргарет пришла в отчаяние, увидев, как перекосилось лицо брата. На ресницах показались слезы и потекли по его щекам.
– О господи, Сорока[4].
Это детское прозвище чуть не убило Мэгги. Она едва могла удержаться, чтобы не броситься на пол и крепко прижать Мэтью к себе. Но она осталась на кровати. Неподвижно. Не желая сломаться. Она будет сильной ради него и не станет плакать. Она никогда больше не заплачет и не застонет. Судьба ее матери показала ей всю тщетность подобного безумия.
– Что случилось? – прошептала она.
Он все вертел и вертел кусок хлеба в руках, пока тот не стал разваливаться.
– Я… Я…
– Выкладывай, Мэтью, – резко сказала Маргарет. Она давно поняла, что мягкостью и нежными словами ничего в этом мире не добьешься, они только усиливают страдания. Нет. Лучше глядеть жестокости жизни в лицо.