Надо же, у Антонелли везде друзья. Он не только успел приехать сюда раньше меня, но уже похоже обосновался.
Машину начало ощутимо и болезненно подбрасывать на колдобинах, и Франко еле успевал объезжать очередную яму, заставляя меня цепляться в хромированную ручку спуска стекла. Домишки за заборами из грязно-серого кирпича стали попадаться совсем убогие - лачуги, больше смахивающие на бараки. Тусклый свет редких фонарей, висевших у входа, очерчивал лишь небольшие пятна комковатой красной пыли. Промелькнула мысль, что Франко мог бы выбрать и побогаче друзей.
Выехали на шедшую под уклон автостраду, словно раздвинувшую мрачные, заросшие густой зеленью, высокие холмы. Впереди в призрачном лунном свете мифическими великанами выросли горы. Пронеслись через гулкий туннель, пробитым в скале.
Франко свернул куда-то в сторону, где сквозь зелень мерцало целое море ярких огоньков. Проехали вверх по крутому серпантину и оказались около трехметрового бетонного забора с двустворчатыми воротами. По краям их возвышались две сторожевых вышки. Похоже, в отличие от Штатов, в Мексике любили строго охранять свою собственность.
Антонелли остановил машину, помигал фарами, дал два коротких и один длинный гудок клаксона. И тут же прожектора на вышках залили нас слепящим светом. Мигель выскочив с заднего сидения, подбежал к двери, которая едва заметно выделялась рядом с воротами. Склонившись над динамиком, что-то проговорил. Ждать пришлось довольно долго. Но тут ворота заскрежетали, распахнулись и невысокий плотный мужчина в тёмной форме и широкополой светлой шляпе отвел одну створку, пропустив нашу машину. Проводил нас хмурым пристальным взглядом и, поправив на спине винтовку с длинным дулом, закрыл за нами.
Да уж, зря я так плохо думал о друзьях Франко. Выбирать итальянец их умел.
Среди стройных кипарисов, вытянувшихся как солдаты при виде генерала, белел изогнувшись полукругом между двух башен, особняк в колониальном стиле. Опираясь на колонны, выступал вперед балкон второго этажа с ограждением из фигурных балясин. Высокие и узкие арочные окна, отделанные темным деревом, сменялись на широкие . Единственный, но очень яркий фонарь вливал золото в прямоугольное зеркало бассейна с берегами, выложенными разноцветным камнем.
Не хоромы Шепарда, но обладатель сего «домика» был явно человек не бедный. Внутри также было поскромнее, масштаб помельче, тесновато, но все равно впечатление производило сногсшибательное. В холле - живописный плафон со свисавшей из центра хрустальным каскадом люстры. Колонны из полированного искусственного мрамора украшали арочные входы в анфилады комнат. Двумя полукружиями расходилась широкая лестница с ажурными перилами из кованного позолоченного металла.
Встретил нас сам хозяин, Луис де Сильва, высокий, но грузный мужчина с тяжелым взглядом маленьких, близко посаженных глаз. Щепотка седых усов на верхней губе, длинный грубый нос, редкие седые, зачесанные назад волосы и чёрные густые брови. Он чем-то неприятно напоминал Говарда Хьюза и одновременно актёра, который играл бандита Эль Койота в нашем советском фильме «Всадник без головы». Одет был по-домашнему, в клетчатую свободную рубаху и тёмные просторные брюки с широким поясом. Но держался по-королевски. Улыбнулся, показав крупные белые зубы. Обнял Франко, проронив гулким хрипловатым басом что-то по-испански. Протянул мне руку и почти без акцента по-английски отчеканил:
- Добро пожаловать, мистер Стэнли. Франко много рассказывал о вас. Вы его друг. А друзья наших друзей - мои друзья, - он прижал ладонь к груди, и чуть поклонился.
Всё выглядело чересчур наигранно, театрально, словно я попал на съемки одного из тех латиноамериканских сериалов, которыми нас потчевало телевидение лет тридцать назад.
А вот и «Просто Мария» собственной персоной. По широкой мраморной лестнице, устланной бордовой дорожкой, спускалась девушка в белом свободном платье с вышитыми по подолу ярко-алыми маками. Низкий лиф с пышными оборками приоткрывал выступающие ключицы и тонкую как у цыпленка шею. Бледное круглое личико с острым подбородком и коротко стриженные тёмные волосы дополняли картину трогательной невинности.
Увидев Франко, она зарделась. Бросилась к нему. Он подхватил её на руки, как ребёнка.
- Моя дочь Эстела, - сказал де Сильва. - Mi niña. Хорошая девочка.
Голос его дрогнул, в глазах промелькнуло что-то такое, чего я не смог понять сразу, что именно. Печаль, тоска. И вновь вернулась маска спокойствия, как у людей, смирившихся с чем-то неизбежным.
Франко что-то сказал Эстеле по-испански, достал из кармана маленькую коробочку и я было решил, он собрался сделать предложение малышке. Но Эстела вытащила лишь маленькие часики-кулон на длиной цепочке и надела на шею. Прижавшись к Антонелли, по-девичьи неумело чмокнула его в щёку.