- Кронберг опубликовала статью, где разорялась, что взрыв лаборатории - дело рук левых, таких как ты. Которые способны на все. Безжалостные мстительные ублюдки. И все в таком духе. И тебя сразу арестовали после этого.
Странно, откуда Кронберг знала, что взрыв в лаборатории подстроен? В газетах поначалу писали, что это несчастный случай. Может быть, она связана с теми, кто организовал взрыв? Как я жалел, что сижу здесь, прикованный невидимой цепью с чугунным ядром.
- Ну а эта сволочь Мортимер? - я привлёк внимание Стоуна, увлёкшегося игрой.
- Мортимер заявил, что ты опасный, агрессивный тип. Мстительный, неуправляемый. Чуть что, сразу в драку лезешь, морду бьёшь.
Верно. Стэнли подрался с самим Мортимером. Я хорошо помнил самодовольную рожу мерзавца на фотографии в «Дейли Миррор», где подробно освещался процесс. Мне оставалось лишь жалеть, что не могу повторить его поступок и от души начистить физиономию гнусному типу.
- Болл! Вчистую! - крикнул я. - Это ты судей-то назначал, Люк? Где ты нашёл таких слепых ублюдков? В тюрьме что ли?
Стоун даже не улыбнулся. Наверно, шутить по-английски я не научился. Но у меня вся жизнь впереди.
Головастый крепыш закрутил мяч изящным движением кисти, послав как пушечное ядро. Я невольно поймал себя на мысли, что мне начинает нравится эта игра. Бьющий с битой должен в доли секунды оценить пройдёт мяч в зоне страйка, то есть над домом и на высоте от колена до груди бьющего и отбить. Если он ошибётся и возьмёт неточный мяч, то получит страйк. Три страйка - аут.
Мне почудился шорох, словно по рядам ползла, извиваясь огромная змея. Я резво обернулся. За спиной Люка выросла тощая фигура с квадратной челюстью и глазами, отливающими заледеневшей сталью. Схватив Люка за плечи, приподнял, зажав в тиски, приставил заточенный сапожный нож к горлу.
- Не двигаться! Руки подними! Выше! Ну! Всем стоять на месте! - заорал он.
На трибуне, где сидели зэки с охранниками, послышался шум борьбы. Обожгла запоздалая досада, что не доложил охране о готовящемся побеге. Стоун замер, вытянувшись во весь рост в здоровенных лапищах. В глазах не наблюдалось ни малейшего страха, лишь удивление. Он не осознавал опасности или представить не мог, что кто-то может поднять руку на великого спортсмена.
- Борька! Я тоже из Москвы недавно приехал! - вырвалось у меня. Я постарался как можно шире и счастливее улыбнуться. - Жил на Кутузовском, дом двадцать три! Корпус два.
Мой русский сработал безупречно. Ублюдок на долю секунды растерялся, в мёртвые глаза потеплели, подёрнулись пеленой радости от встречи с земляком. На миг показалось, что он бросится мне на шею с радостным воплем и предложением выпить за великую родину. Русский в Америке! Ощерился в довольной ухмылке, показав торчащие вкривь и вкось зубы. И в тот же миг получил от меня сокрушительный удар в лоб, отбросивший назад на скамейку. Он помахал головой, выпустил Люка, но не нож. Пружинисто подпрыгнув, свалился на меня сверху, как разъярённый бык. Я ударился затылком о деревянное сиденье, которое разломилось, больно впившись острыми краями в затылок и шею.
- Ах, ты сука! - завопил он. - Мразь! Ты всё слышал!
Выставив руки, я пытался увернуться от ножа, мощных ударов в грудь, ломающих ребра. В сознание билась мысль, что я уже где-то видел квадратную челюсть и ледяные глаза. В моем сне! Он приподнялся надо мной, сделал резкий замах, пронзила мучительно острая боль в области горла, я захлебнулся кровью. Перед глазами вырвался ослепительный веер искр, словно от газовой сварки и упала тьма.
Сознание возвращалось как будто нехотя, словно я медленно поднимался из глубокой морской впадины, преодолевая сопротивление толщи плотной воды, которая постепенно светлела, становилась чище, яснее. Наконец, я разомкнул набрякшие, тяжёлые веки, пропустив внутрь частичку света. Не удержавшись, застонал. Метнулась тень, я увидел в висящем перед глазами ржаво-коричневом мареве женское лицо.
- Милана? - попытался сказать я, но из горла лишь вырвался звук, похожий на клёкот.
Вздохнув, я собрал все силы и открыл глаза. Контуры помещения просматривались с большим трудом. Небольшая квадратная комната метра два на два, стены, выкрашенные в ровный тёмно-голубой цвет. Рядом с кроватью столик с мерно попискивающим допотопно выглядевшим аппаратом с облупившейся светло-стальной эмалью, пара стульев, и высокая белая стойка с капельницей, от которой в мою вену на левой руке уходила полупрозрачная трубочка. Окна тщательно были закрыты жалюзи, так что разглядеть решётку я не смог. Вытянутая колба абажура на окрашенный в зелёный цвет металлической ножке, закреплённый в стене, давала мягкий золотистый свет. Бил в нос стойкий запах медикаментов и какой-то особенной стерильной чистоты.