Но судьба вновь сжалилась надо мной, простила моё неосмотрительное благородство по отношению к красивой женщине.
Когда Лиз вошла в палату, в первое мгновение показалось, что она принесла с собой частичку солнечного света. Простой, но очень женственный наряд очень шёл ей, бежевая кофточка с глубоким вырезом демонстрировала, словно вырезанную из мрамора безупречную линию плеч, рельефно обтягивая высокую грудь. Узкая на поясе юбка, расходилась широким колоколом, не скрывая стройные ножки, изящные лодыжки.
Она присела рядом на стуле, улыбнулась, сжав мою руку, в которую была воткнута игла с трубочкой.
- Извини, Лиз, что прогнал тебя, - проговорил я глухо, через силу. - Мне стыдно.
- Не переживай, милый, я понимаю, почему ты так сделал. Ты всегда был так великодушен, - ответила она без тени упрёка, поправляя мне подушку.
Дверь без стука, со скрипом отворилась, прошествовала медсестра, равнодушно оглядев нас, бросила взгляд на приборы с хаотично прыгающими цифрами и выплыла в коридор.
- Мне звонил Хэнк, - продолжила Лиз. - Сказал, что его не пускают в больницу к тебе, но он хотел передать, что Сэм готов взять тебя обратно на то же место.
- Я должен тебе сказать кое-что, - через паузу осторожно проговорил я. - У меня многое испарилось из памяти. Ну, после того, как... - мне не хотелось говорить об электрическом стуле в такой момент. - Напомни мне, пожалуйста, кто такие эти Хэнк и Сэм?
- Хэнк - Генри Нельсон, фотограф в журнале, где ты работал, милый, - совершенно не удивившись моему вопросу. - А Сэм - Самуэль Мартин, главный редактор.
- Ясно, - Лиз словно прочла мои мысли. - По крайней мере, мы не умрём с тобой с голоду, - попытался пошутить я.
Её губы тронула мягкая снисходительная улыбка.
- Дорогой, мы бы не умерли с голоду, даже если бы ты не вернулся в журнал. Возможно, тебе не стоит этого делать. Впрочем, тебе решать.
- Почему мне не стоит этого делать? - нахмурился я.
- Никто из редакции даже не пытался защитить тебя, когда тебя арестовали, - объяснила она с нескрываемой горечью. - Все отвернулись от тебя. Ты забыл об этом, милый, я понимаю. А они... Они просто выкинули тебя, - её голос предательски дрогнул. - На процессе никто из твоих коллег не сказал ни одного доброго слова в твой адрес. Они старательно делали вид, что едва знакомы с тобой.
- И что, никто мне не помог совсем?
- Только Люк и Франко. Но Франко не мог ничего сделать. У него самого были серьёзные проблемы. Его постоянно вызывали на сенатскую комиссию. Он с трудом сумел избежать тюрьмы.
Ревность пронзила ядовитым жалом сердце. В голосе Лиз ощущалось слишком глубокое сочувствие к этому неведомому мне Франко.
- Кто такой этот Франко? - внимательно изучая выражение лица Лиз, довольно грубо спросил я. - Тоже коллега по работе?
- Франческо Антонелли - твой друг детства. Вы вместе учились в школе. Он держит клуб на сорок второй улице. Дорогой, я утомила тебя, - добавила она, вставая.
- Лиз, я хотел тебе сказать, - я успел поймать её за руку. - Я люблю тебя.
Она слабо улыбнулась и, наклонившись, мягко поцеловала в щёку. Я обнял её, жадно впившись в губы. Когда она с пылающими щеками смущённо высвободилась, глаза сияли таким счастьем, что мне стало на мгновение стыдно.
Это была ложь. Я не любил Лиз. Она очень нравилась мне, милая, чуткая, понимающая, я хотел её, как любой мужчина очаровательную молодую девушку, но это было совершенно не похоже на жгучую страсть, которую я испытывал к Милане. Чем дальше она находилась от меня, тем сильнее я жаждал увидеть её, услышать голос, вдохнуть аромат духов, ощутить бархатную, нежную кожу. Это было нечестно по отношении к Лиз, но не мог же я сказать, что моё сознание в теле человека двадцать первого века принадлежит совсем другой женщине? Она сочла бы меня сумасшедшим. Я с трудом смежил тяжёлые, опухшие веки, ощущая себя слабым, опустошённым, как пересохший родник в сильную жару.
Скрип открываемой двери привлёк моё внимание. В палату быстро прошёл врач в белом халате, но не прежний «Айболит», а другой, высокий худощавый мужчина средних лет, в очках в толстой оправе, с усами и бородкой клинышком. Мне сразу не понравилось в нем две вещи: мрачный, сосредоточенный вид и слишком прямая осанка, военная выправка. Его сопровождала медсестра в белом халате, шапочке, пришпиленной к светлым волосам, уложенных в слишком ровные жёстко завитые букли. Мужчина подошёл к кровати, даже не взглянув на приборы, а женщина ловким движением фокусника вытащила из кожаного саквояжа, который принесла с собой, бутыль с прозрачной жидкостью и большой хромированный шприц.